Политические убийства. Жертвы и заказчики - Виктор Кожемяко

Вот она, русская провинция.

* * *

Разговариваю с Николаем Скатовым. Он – доктор филологических наук, директор академического Института русской литературы в Ленинграде, который известен больше как Пушкинский Дом. А еще Скатов – одноклассник и ближайший друг Валентина Мартемьянова.

– Знаете, – говорит, – Валя был редкостно и разносторонне одаренным человеком. Он прекрасно пел и, если бы пошел по этой линии, стал бы, уверен, знаменитым артистом. Кстати, он уже и подал заявление в консерваторию, но потом почему-то забрал. Может, по примеру любимого Собинова решил сперва закончить юридический. Писал стихи и сочинял музыку. Да и к языкам у него были удивительные способности. А если бы в технику, физику или, скажем, в философию подался – там тоже проявил бы себя…

Эту мысль Николай Николаевич выскажет и потом, выступая у гроба. И, конечно, таланты человека вызывают всяческое восхищение. Но одаренность все-таки – от Бога или от Природы. От родителей. А вот свою позицию в жизни человек определяет сам.

– Скажите, – спрашиваю, – а почему, на ваш взгляд, Валентин Семенович остался коммунистом? Сейчас, когда партию сначала запретили, а затем, разрешив, поставили все же в положение гонимой. Он ведь, можно сказать, преуспевающий профессор – заведующий кафедрой, автор многих статей, книг, учебников. И зачем ему это было надо?

Скатов улыбается:

– Он сам иногда так говорил, когда уж совсем из сил выбивался: «И зачем это надо мне». Но, значит, иначе не мог. Я считаю, потому, что был он человечный человек и хотел, чтобы у нас было общество человечных отношений. У Маркса именно так где-то определяется коммунизм: не рай на земле, а человечное общество.

– Ну а сам-то ты остался коммунистом? – спрашивает Скатова его одношкольник Лебедев.

– Конечно.

– Молодец, – жмет руку. – Я тоже.

* * *

Едем в Кунцево, где состоится гражданская панихида. Вопрос Валентину Александровичу Купцову, первому заместителю председателя ЦИК Компартии РФ:

– Что прежде всего вспоминаете, когда думаете о Мартемьянове?

– Как мы сидели рядом с ним в Конституционном суде – на процессе по так называемому «делу КПСС». Он каждый раз обращал мое внимание, когда слышал какую-нибудь юридическую фальшь со стороны наших оппонентов. Не терпел этого. А фальши было…

Помню и я тот суд. Холодный голос Шахрая и его застылый, стеклянный взгляд; вкрадчивые, елейные, но пропитанные ядом интонации скандального адвоката Макарова и печать глубокого фарисейства на расплывшемся лице… Ах, эти лица! Как много сказали бы они даже неискушенному физиономисту. И как прекрасно, вдохновенно было лицо Мартемьянова, сколь уверенно и твердо, чисто и убежденно звучал его голос, когда отстаивал он в суде честь своей партии…

На лицо его я обратил внимание еще раньше – сразу же, когда мы познакомились. Был конец августа 1991-го. Против коммунистов развязана оголтелая травля. Надо защищаться и защищать.

В полулегальных условиях собрался на первое заседание общественный комитет «В защиту прав коммунистов». Он вырастет потом в одноименное объединение. А пока нас всего несколько человек, в том числе – юристы. Понятно: организация-то правозащитная, нужно хорошо знать законы, чтобы опираться на них.

Пришли люди знающие и мужественные – доктора наук Борис Курашвили, Виктор Вишняков, Борис Хангельдыев, кандидат наук Юрий Слободкин. Вот профессор Иван Павлович Осадчий представляет и этого застенчивого человека, пристроившегося где-то у краешка стола:

– Валентин Семенович Мартемьянов, доктор юридических наук, профессор Московского юридического института.

Он встает, неловко кланяется. И я вижу: в лице этом как-то органично соединились твердость и мягкость. Воля и доброта. А глаза светятся умом и затаенной печалью…

Что ж, лицо не соврало. Он действительно оказался таким. Очень добрым в товарищеском общении, но исключительно волевым, твердым, когда речь шла об отстаивании принципов и убеждений.

Это он – первым среди юристов – прямо заявил тогда со страницы «Правды», только что вышедшей из-под запрета: то, что произошло в августе, – это антиконституционный переворот.

Так же прямо он старался говорить правду всегда. И до августа 91-го, и после. Чем бы ему это ни грозило.

Вы, наверное, заметили, как много у нас появилось за последние годы правдолюбцев «применительно к обстоятельствам». Заговоривших что-то против прежних власть имущих, когда это стало не только безопасно, а даже выгодно. Раньше говорили совсем иное. Психология проста: они – всегда за тех, кто сегодня сильнее…

Мартемьянов же, как рассказывали мне, работая еще совсем молодым в прокуратуре Москвы, не побоялся выступить против всесильного начальства. Отстаивая Правду и Закон. И был уволен. И чуть не вылетел из партии. Но – не отступил.

Думаю, такой факт (а были и позже аналогичные ситуации) поможет вам лучше понять этого человека.

* * *

Едем уже на кладбище, и я опять обращаюсь к Купцову:

– А какие у вас были последние встречи с Валентином Семеновичем?

– В конце сентября на дачу меня пригласил. Ну, дача – это сильно сказано. Домик небольшой, дощатый, сам он и строил с друзьями. Между прочим, в Рязанской области, недалеко от родины любимого им Есенина. Хорошо было. Мы вдвоем, осень золотая. Пел он много, особенно из есенинского своего цикла. У него ведь написано шестнадцать романсов и песен на есенинские слова…

А когда обратно ехали, «жигуленок» его совсем забарахлил. Старый, изношен до предела. Ничего, говорит, вот получу гонорар за учебник – новые «жигули» куплю. Только что вышел из печати написанный им учебник «Хозяйственное право», в двух книгах. Я говорю: поди, гонорара-то нынешнего и не хватит на машину. Засмеялся: «Тогда на своих двоих поезжу».

Последние заботы наши совместные такие. Ходили в Арбитражный суд – по поводу партийного имущества. Валентин Семенович был там вместе со мной официальным представителем партии. Все документы он в основном готовил. И очень переживал, что, несмотря на всю нашу юридическую правоту, суд опять же принял политическое решение.

Немало было у него забот и в Государственной думе. Делился своими соображениями насчет проекта нового Гражданского кодекса. Не раз по поводу него выступал. Критиковал очень резко: нет здесь понятия коллективной собственности, заложена возможность продажи земли. И, конечно, приватизация не давала ему покоя. Как специалист по хозяйственному праву, можно сказать, мирового класса, он лучше других понимал грабительский смысл и механизм того, что творят демореформаторы. И все силы свои – как депутат, как ученый, как коммунист – прилагал, чтобы остановить этот грабеж…

* * *

Приведу выдержки из его выступлений в «Правде» незадолго до убийства.

«Если на первой стадии законность и легитимность приватизации как-то прикрывались «фиговым листком» именного чека и хотя бы в этом как-то отражалось согласие собственника на продажу его имущества, то сегодня, на втором этапе, когда полностью отсутствует какое-либо ясно выраженное согласие миллионов собственников на эту приватизацию, в чем все-таки вы видите правовую опору для того, чтобы признать легитимной скупку ничтожным количеством так называемых реальных собственников добра у многих миллионов ваших сограждан, в чем вы видите согласие этих миллионов на то, чтобы их добро распродавалось и уходило в чужие руки?»