Сводные - Жасмин Майер

Кай молчал какое-то время, а потом сказал:

— Давай съездим к ней сами. Хочешь?

До Каннельярви мы добираемся на электричке. Вагон полупустой, и до самого поселка мы только и делаем, что целуемся. Никто из наших случайных попутчиков не знает, кто мы друг другу. Это свобода, которой так не хватает дома, в Академии, при встречах с моими друзьями. Свобода пьянит и окрыляет.

Сначала я стесняюсь, но потом теряю голову и смелее отвечаю на его поцелуи. И хочется, чтобы дорога не кончалась. Увозила нас все дальше, а Кай не убирал руку с моего колена.

Раньше я никогда не добиралась до поселка сама, только с отцом на машине. После его отказов поехать к бабушке я говорила ему, что могу поехать сама, но отец запретил ездить так далеко одной, а еще постоянно обещал, что скоро мы поедем все вместе. Но этого так и не произошло.

Отец просил Кая приглядеть за мной, и Кай сейчас рядом. Наверное, этого будет достаточно для отца, но лучше бы он так и не узнал об этой поездке.

На станции сверяемся с графиком обратных поездов. Времени в обрез. Веду Кая мимо домов, показываю озеро и лес. Здесь прошло мое детство. К бабушке отец привозил меня на лето и на новогодние праздники, пока сам работал.

— Бабуль!

Я вижу ее издали и срываюсь с места. Отворив калитку, тут же бросаюсь в ее объятия. Ко мне с радостным лаем летит Ковбой, бабушкина овчарка. Бабушка вдруг роняет корзину, и яблоки рассыпаются по земле. Ковбой тут же начинает ловить и подбрасывать их, как красно-желтые мячики. Надкусывает, выплевывает, берет другое.

— Ах ты шельма, попортишь же яблоки! — причитает бабушка. — Ох. Спасибо, молодой человек.

Кай перехватывает Ковбоя за ошейник, пока я собираю яблоки обратно в корзинку.

— Бабуль, познакомься. Это Костя.

В серо-зеленых, как у отца, глазах явно читается вопрос: «А Костя у нас кто?», но я вынуждена ее разочаровать. 

— Костя сын Оксаны, — произношу.

Язык не поворачивается назвать его братом, пусть и сводным.

— А, — отзывается бабушка, прищурив глаза. Фраза про то, что мы теперь родственники, повисает в воздухе, пока она изучает Кая с головы до ног. — Что ж, приятно познакомиться! Я Ида Марковна. Отпусти сорванца.

Кай отпускает Ковбоя, и тот тут же оборачивается к нему и начинает обнюхивать с головы до ног. 

— Давай я возьму, — беру у нее корзину.

— Не ждала, Юль, — говорит бабушка. — А где твой отец?

— Мы сами приехали, на электричке.

— Надо же. И отец отпустил?

Не знаю, знает ли бабушка про угрозы, но сдавать отца не хочу.

— Мы быстро вернемся. Он не узнает.

— Вот как? — тянет бабушка, снова почему-то глядя на Кая. — Ну заходите в дом, будем обед готовить.

— А что на обед? — спрашиваю.

— Как что? Не говори, что ты приехала только ради меня. Сегодня же воскресенье, — смеется бабушка.

— Что? Нет! Я соскучилась по тебе! — возмущаюсь.

— Так я тебе и поверила!

Мы входим в дом, разуваемся и скидываем куртки.

— Где же эти тапки… Вот что значит давно гостей не было. Кость, у тебя какой размер ноги? Ого. Тогда тебе только тапки Платона подойдут. Такие у меня одни.

— А что в воскресенье? — тихо спрашивает Кай, когда мы остаемся одни в предбаннике.

— Это единственный день, когда я ем мясо.

— Проходите на кухню, не шепчитесь там! — кричит бабушка, и я вспыхиваю.

Кай подталкивает меня, и мы проходим через застеленную коврами большую комнату на светлую кухню. Там уже сидит Мурка, жмурится.

— Видишь, кошка тоже ждет, — улыбается бабушка. — Тоже знает, какой сегодня день.

— Я приехала не поэтому!

— Конечно, конечно. Кость, ты с кухней как? А то вы поздно приехали, боюсь не успею сама.

— Ба, да не надо ничего готовить!

— А с чем надо помочь? — спрашивает Кай.

Бабушка достает несколько луковиц, муку и миску, при виде которой Мурка начинает громко требовать свою долю.

— Он как раз умеет готовить, в отличие от меня, — отвечаю за Кая.

— Вот как? Мать научила? — бросает через плечо бабушка.

— Сам, — сухо отвечает Кай. — Так что мне делать? Что мы вообще готовим?

Бабушка широко улыбается.

— Пельмени.

Кай оборачивается на меня и смеется.

— Теперь я понимаю, почему мы сюда приехали.

— А я что говорю, — смеется бабушка и протягивает Каю нож. — Очисть две луковицы, чеснок. И прокрути мясо. Сможешь?

— Нет, — качает головой, пробуя пальцем остриё.

— Как «нет»? Говорил, что же умеешь готовить!

— Нож заточить надо. Тогда смогу. Есть у вас камень?

Бабушка поворачивается ко мне:

— А он мне уже нравится. 

Кай самодовольно улыбается, принимая точильный камень. И быстро приводит затупившийся нож в порядок.

— Еще ножи точить надо?

— Надо, милый, но давай с пельменями сначала закончим. Поздно вы приехали. Наточишь после, если время останется?

— Легко.

Я сижу и гляжу на занятую бабушку, которая месит тесто, и Кая, который ловко чистит лук. У меня начинает щипать глаза, и я шмыгаю носом. Бабушка достает тяжелую советскую мясорубку, а Кай режет мясо на куски.

Вместо Кая мясом обычно занимался мой отец, а еще раньше — мой дедушка. На бабушке всегда было тесто, а мне, что десять лет назад, что сейчас доверяли только одно — чайной ложечкой раскладывать фарш.

Ладно, я приехала сюда, конечно, не ради пельменей. Но из-за них тоже. Иной раз я неделями ждала воскресенья, чтобы съесть свои десять пельменей с чайной ложкой сметаны. Это невероятное лакомство, ради которого я была готова душу продать. Что тогда, что сейчас. Но я всегда помнила, что лишний вес для балерины — это не просто трагедия. Это крест на всей карьере.

— Дай обрезки кошке, Кость, — говорит бабушка. — Тихо, Мурка. Где твоя кошачья гордость? Позоришь перед гостями, будто я тебя впроголодь держу. Ну что, Юль? Как «Сильфида»? Сложно?

Бабушка всегда всей душой болела за мои успехи, хотя приходила выступления только вместе с дедушкой. После его смерти, даже в компании моего отца, посещать театры перестала. Сдала квартиру, переехала на дачу, и мы разговаривали только по телефону, а виделись по воскресеньям. В мой единственный свободный от тренировок день.

Возле меня в миске часть перекрученного Каем мяса с ароматными специями и луком. Сидя за столом, под лампой с абажуром, под ностальгический скрип старой мясорубки, я рассказываю про трагическую любовь бессмертной феи и человеческого принца, пока раскладываю фарш по кружочкам,  которые один за другим раскатывает бабушка. О невинности, запретах и первой любви. И о напористости принца, который не должен был касаться феи, но все-таки не сдержал обещания. И объятия смертного привели к гибели.