Колян – путешествие в ад - Алексей Юрьевич Булатов

еде. Он все время мне рассказывал, что мы, русские, – варвары, не умеем выращивать свиней и вкусно и красиво кушать. Меня действительно удивило, что они не чувствуют себя оккупантами или захватчиками, они шли освобождать нас. Я ведь пришел в то время, чтобы помочь СССР победить в войне с меньшими потерями, а потом понял, что помочь я не могу, да и не хочу, как я понял позже.

Отец Феодосий опять сделал паузу, видимо, подбирая слова, которые он хотел сказать:

– Я много немцев видел, и пленных, и убитых, и жестоких, и спокойных. Ты ведь помнишь Семена?

– Да, помню, он злой такой был.

– Вот это зло его и погубило, и весь наш отряд чуть не уничтожило, так он хотел мести. Через пару недель после того, как ты погиб (ну то есть, мы считали, что ты погиб), он уговаривал нанести удар по узловой станции, агитировал все. А это была подстава, я был против, но пришлось отпустить отряд во главе с Семеном. Семен резал и рвал, пытаясь утопить в крови свою ненависть, и погиб, как герой. Но как к Семену относились немцы? Он дикий варвар, с неоправданной жестокостью уничтожающий людей. Он уничтожил немецкий инженерный отряд, который не был вооружен, на подходе к станции. Там даже были не немцы, там были словаки, которые не хотели воевать, но не могли уйти от немецкой власти. Он положил их всех, а через час погиб сам. Но это война, тут глупо осуждать Семена. Он ушел на тот свет с тяжелым камнем в сердце и станет, видимо, сам камнем навечно. А немцы, они ведь тоже люди, шли сюда, также одурманенные пропагандой. Они в итоге ответили за преступления всей Европы.

Отец Феодосий замолчал, погрузившись в свои мысли, мы не смели его перебивать. А он продолжил:

– Жили были четыре брата-близнеца. Потом они умерли, одного из них признали святым, а троих – преступниками, и звали их Муссолини, Гитлер, Черчилль и Сталин. Не было в то время хороших и плохих, про ту войну еще многое не рассказано и не написано. Правильно ты сделал, что не стал помогать. Не известно, чем бы твоя помощь могла обернуться.

– Но как же так, – возмутился я – Все-таки подвиг Русского народа, который защищал свою родину, не жалея жизни – это истинный героизм.

– Да, все так, героизм и подвиг. Но запомните, друзья мои, подвиг – это всегда результат предшествующей ошибки. Если делать все с умом, то подвиг не нужен. Хотя война – это состояние человека, в котором он живет. Война – это наше постоянное внутреннее состояние, которое выходит иногда наружу и принимает жертву. Но кто выиграл, а кто проиграл в той войне? Вот Семен, которому дали самые высшие награды посмертно – он выиграл или проиграл?

Тут вступил Николай:

– Я видел там героев. Скорее всего, он проиграл, его, наверное, даже спасать не будут, он ведь не жертва.

–Вот то-то и оно.

Мы сидели молча, пытаясь понять слова отца Феодосия. Он, может, и не был святым, но был очень мудрым. Из молчания он вывел нас своим предложением.

– Так, Николай, вы с Лилей грузитесь, а через час к церкви подъезжайте, а мы с Алексеем пойдем, еще вдвоем поговорим. Есть еще один камешек, который тебе мешает, ведь так?

– Так, – сказал я отцу Феодосию, и мы пошли с ним обратно к церкви....

______________________________________

Мы ехали в машине, я сидел рядом с Коляном. Лиля с Асей сидела на заднем сидении в окружении баулов. Мне было спокойно на душе, разговор наедине с отцом Феодосием, действительно, мне очень помог. Мы проговорили с ним больше часа в тишине церкви, дверь в которую он закрыл. Мы говорили с ним обо всем: о наших приключениях в Радужном, о том, что я натворил в техно, о моих злоключениях с двумя бабами. Когда мы закончили, он сказал:

– Может, для тебя это и лишнее, но будем считать, это для меня нужно, склони голову сынок.

Я склонил, он положил мне на голову кусок передника, который был одет у него на рясе и произнес молитву, суть которой, как я понял, состояла в отпущении грехов. Я не понял, что произошло, но я реально почувствовал облегчение. Как будто несколько тяжелых камней были сняты с моих плеч.

– Иди и не греши больше, – сказал отец Феодосий.

Я обнял старца, потом вышел из церкви. Подъехал Ниссан Коляна. Я сел на переднее сидение, и мы поехали.

– Удивительный он человек, правда? – спросил меня Колян.

– А ты знаешь, что во время войны он командовал партизанским отрядом,– спросил я его.

– Я понял, что вы были с ним в одном отряде, но вы не говорили, что он командир.

– Ну, де-юре командиром был его брат, но де-факто командовал он.

–Он после войны священником стал?

– Нет, он до войны был священником.

– А разве так можно?

– Вот и меня это удивило.

–Но он реально ходил в рясе с крестом и автоматом ППШ. И все в отряде его очень любили.

– Надо же.

Мы ехали в сторону Канева, по очереди рассказывали о своих приключениях, мечтали о будущем. Идея создать собственное производство в Каневе мне нравилась, но у меня был один нерешенный вопрос с моей женой и моим будущим ребенком. Мне ее нужно было как-то уговорить переехать со мной в Родное, а как это сделать ,я не имел не малейшего представления. И что делать дальше, я тоже слабо понимал. Коляну, в моем понимании, было проще, Лиля с Асей определяли его будущее очень наглядно, да и с Арсеном тоже появилась определенность. Ему проще, чем мне. Хотя, если сейчас забраться в его голову, он думает также и про меня. Что мне проще, я могу вот просто так взять и уйти в любое измерение, но проблема в том, что в любое измерение я тащу с собой себя, а что есть Я? Что я могу? Научить варить самогон в гаремах? Или переписать протокол в Техно, чтобы разрушить прекрасное творение? Смог бы я придумать то, что я разрушил?

Из моих мыслей меня вырвали гаишники, которые стояли уже на подъезде к Каневу. Они были почему-то вчетвером и показывали, чтобы мы остановились.

– Тут то они откуда? Специально же по глухой дороге поехал,– недовольно сказал Колян.

Нехорошее предчувствие кольнуло мое сердце, что-то было не так. Двое из четырех гаишников были с автоматами, у двоих были кобуры и дубинки на поясе. Что-то