Слово авторитета - Евгений Сухов

Молодые художники, едва выскочившие из академий искусств, грешат тем, что разворачивают своих натурщиц таким образом, будто собираются снимать их для порнографических журналов, а совсем не для того, чтобы запечатлеть настоящую красоту.

Они способны видеть только яркое, броское, предпочитая всему остальному грацию линий. Чудаки! А как же душа?

Григорьев вспомнил о том, как полгода назад рисовал одну натурщицу. На первый взгляд в ней не было ничего особенного. Обыкновенная. Каких только на одном Арбате, даже не особо присматриваясь, можно встретить пару сотен. В глубине души он даже недоумевал по поводу того, каким образом она получила рекомендации от трех уважаемых художников. Но стоило девушке скинуть с себя свитерок и стянуть узенькие джинсы, как перед ним возникла настоящая красавица.

И вместе с тем, в ее лице присутствовала какая-то необыкновенная одухотворенность, не заметить которую мог только человек с повязкой на глазах.

Такие лица иконописцы запечатлевают на стенах храмов.

И, одновременно, вся ее фигура источала флюиды сексуальности, которыми, казалось, был пропитан весь окружающий ее воздух. За те два часа, что он рисовал ее, Григорьев в полной мере ощутил на себе их силу. И едва сдержался, чтобы не завести с ней роман прямо в мастерской, среди перепачканных масляной краской холстов. Но, хорошо подумав, решил этого не делать. Важно никогда не смешивать работу и удовольствия. Получается слишком крепкий напиток, который может пребольно ударить в голову. Он даже обрадовался, когда сеанс наконец был закончен и она, облачившись в одежду, потеряла былое очарование, превратившись в прежнюю незаметную самочку. От следующих встреч с натурщицей он решил отказаться, понимая, что может не удержаться.

Сейчас Григорьев работал с юной моделью. Приятный возраст. Чем-то неуловимым она напоминала ему его прежнюю натурщицу. Впрочем, эта будет поярче.

Ее не портит даже одежда.

Едва ли не всей Москве было известно, что, кроме традиционного чая после окончания сеанса, он способен был заплатить премиальные, которые значительно превосходили установленную сумму, а потому девушки буквально рвались к нему.

— Как вас зовут? — спросил Григорьев, не отрывая взгляда от листа бумаги.

Лицо никак не вырисовывалось, в нем присутствовала какая-то жесткость, и его требовалось оживить несколькими черточками. А их можно было уловить только в том случае, если попытаться вывести девушку из закрепощенного состояния. Например, разговорить ее. Прием простой, но очень эффективный.

Красавица слегка улыбнулась.

— Инна.

Ага, кажется, нашел то, что нужно. Лицо ее приобрело мягкость, в глазах появилась живость. Григорьев уверенно заострил уголки губ.

— Красивое имя, — мельком посмотрел он на нее и уверенно стал набрасывать ее фигуру. — А не можете вы мне сказать, почему вы решили пойти в натурщицы? Извините, но девушка с такими данными, какими обладаете вы, может рассчитывать на большее.

Инна стояла, чуть повернувшись к нему правым боком, слегка отставив ногу. Идеальные пропорции, перед которыми склонила бы голову даже Венера Милосская. Таких девочек рисовать всегда приятно.

Пауза несколько затянулась. Мастер поднял голову и по ее напряженному лицу понял, что вопрос ей не понравился. И тут же укорил себя за бестактность, да и потом дело испортил — девушка потеряла прежнюю жизненность, превратившись в изваяние.

— Вам нужно честно ответить или все-таки соврать?

— Извините меня, я не должен был задавать вам этого вопроса.

— Нет, я отвечу… Мне просто нужны деньги. Я познакомилась с одним парнем… Мне кажется, он из этих самых… из крутых. Я просто не хочу идти к нему на содержание. Мне нужны собственные деньги. Хочется чувствовать себя независимой.

— А разве модельный бизнес не приносит прибыли? Обозначив линию бедер, Григорьев принялся за живот.

— Деньги есть, но их немного… А для того, чтобы получать прилично, нужно заключать контракты с зарубежными фирмами. Очень неплохие деньги платят на презентациях. Бывает, по триста-четыреста долларов. Но у нас на фирме девочек много, а хочется заработать всем. Меня довольно часто приглашают, но я не наглая. Не хочу обижать остальных.

— Это благородно с вашей стороны, — согласился Григорьев.

Осталось нарисовать лобок — слегка выпуклый, поросший золотистой растительностью. Трудная часть работы, но, пожалуй, самая приятная.

Инна пожала плечами.

— Возможно. А что жадничать? Когда-нибудь и они меня выручат. Ведь так?

— Разумеется, — охотно согласился Григорьев. — В нашем деле важно помогать друг другу.

Девушка выглядела абсолютно естественной. Она держалась так свободно, как будто бы ее фигуру по-прежнему скрывал джинсовый костюм. Рисовать ее было легко, женщины вообще очень благодарный материал, это надо признать.

Инна слегка улыбнулась, как будто бы прочитала его мысли.

— Во-от и все… Хотите взглянуть?

— Очень хотелось бы. — Она сошла с тумбы и, позабыв прикрыться, подошла к художнику.

Григорьеву ударил в нос терпкий запах женских духов. Он шел к ней необыкновенно и добавлял сексуальности. Хотя, если вдуматься, куда уж больше!

— Я такая красивая? — широко распахнула она ресницы. Григорьев только улыбнулся, сдержанно заметив:

— Рисунок лишь отчасти воспроизводит оригинал. Живой человек на самом деле краше.

— Вот как? — Девушка выглядела удивленной.

— Понимаете, в чем дело, — несколько поспешнее, чем следовало бы, попытался объяснить Григорьев, — не всегда удается отобразить тот духовный мир, который соответствует реальному человеку. Картина — всего лишь зеркало. В жизни вы значительно интереснее.

— Буду надеяться, — безо всяких эмоций произнесла Инна. — Вы не могли бы помочь застегнуть мне бюстгальтер?

Григорьев попытался сдержать улыбку. С подобной просьбой к нему обращались только любовницы, с натурщицей это случилось впервые.

— Ну, разумеется! — с готовностью отозвался он.

У любовников подобная просьба не вызывает никаких чувств. И она звучит не иначе, как «ты меня раздел, ты же мне помоги и одеться». В его же случае предполагается некоторая интимность отношений, которой не было.

Нижнее белье у Инны было отменным. Похоже, что она предпочитает все самое лучшее. Наверняка ее возлюбленный не менее эффектный — широкий, высокий, с ослепительной улыбкой. Григорьев застегнул на ее спине замок, слегка коснувшись подушечками пальцев атласной кожи. Разумеется, делать этого было нельзя, потому что по коже зябко и колюче пробежал ток.

Инна оделась, собрала волосы в пучок и воткнула заколку — последний штрих удался на славу, подчеркнув и без того идеальную форму ее головы.