Книга для прочтения - Екатерина Великина

И поднажала.

Фасоличий костюм купила за месяц, наверное. Елку приобрела две недели назад (чистый пластик, гаже только похоронные венки, все претензии к упаковщице Егоровой О.). И даже с украшениями постаралась: на распродаже в «Обях» урвала рождественскую звезду, цветочек такой пиндосский — красно-зеленый. В общем, к концу банкета я была практически Матушка Мидоус, и меня уже даже подташнивать начало от собственной организованности.

Как водится, музыка играла недолго.

Первым сдохло мое пиндосское счастье — Euphorbia pulcherrima, она же пуансетия, она же «Привет, детка, и цветоводство — тоже не твое». И ведь нет бы сразу загнуться… Мерзкая флора учудила издыхать по расписанию — один лист в один день. Наконец на цветке остался последний красный листок. Он был выпуклый и острый, и из-за этих геометрических особенностей отчаянно напоминал сатанинский язык.

«Ну ничего, один лист — это ведь еще не совсем чтобы дохлое, — мрачно уговаривала себя я. — Удобреньица купим, откормим… И вообще, кто его знает, что случится завтра? А вдруг оно оживет? Вдруг?»

Но назавтра никакого «а вдруг» не случилось.

— Надо же, а я думал, эта хрень — искусственная, — было последнее, что услышало Euphorbia pulcherima перед тем, как папинька выдрал язык у Диавола и нежно стряхнул пепел в горшок.

Вторым нумером выступила елка. Та самая пластиковая ель, очень-очень-нужная-потому-что:

а) не осыпается,

б) для блева иглами не годная,

в) с учетом «а» и «б» — наверное, единственная вещь в доме, на которую можно рассчитывать.

— Кыс-кыс, — сказала я, когда елку вносили в квартиру. — Приятного аппетита!

Благонравные коты сморщились и расползлись по углам.

— И пылесосить ничего не нужно, — промурлыкала я мужу в тот момент, когда елку устанавливали на крестовину.

— И больше ничего никогда не свалится, — пела моя душа, в то время как отрок Ф. нанизывал шарики на лапы.

— Нет, все-таки я у вас — гений, — подвела итоги я перед тем, как лечь спать.

Я заснула через семь минут ровно, но эти семь минут были полны искреннего и весьма сладкого человеческого счастья.

На этом поэзия заканчивается и начинается проза.

За следующий день я раз семь вспомнила чью-то мать, причем в четырех случаях из семи эта мать оказывалась шлюхой. О да, одни открытия…

Открытие первое: мои коты умеют жрать искусственные елки.

Открытие второе: убирать блев от искусственной елки гораздо гаже, чем от настоящей: настоящая пахнет елкой, искусственная — котами.

Открытие третье, и самое главное: если какой-то сволочной кот, которого, суку, давно пора на улицу, потому что он, харя волосатая, вести себя не умеет как следует… Так вот, если какой-то кот домашний обыкновенный прыгает на ель обычную лесную, то ель теряет иглы. Но если тот же самый кот, которого, сцу… домашний обыкновенный прыгает на ель искусственную, то ель теряет ВЕТВИ.

Собственно, то, что чья-то мамахен подгуляла, впервые и выяснилось в тот момент, когда я поглядела на свою елку. Ну, или на то, что от нее осталось. Сверху елка, справа и слева — тоже елка, а посередине — дыра, у подножия которой — могила королевского шута. На тот случай, ежели кто не знает, как обустроить труп королевского шута, поясню: штук десять хвойных веток трагическим холмиком, а сверху серпантин, конфетти и шарики-шарики-шарики…

Единственный плюс во всей этой елочной истории заключается в том, что у нас елка каждый день разная. Ежедневно мое утро начинается с того, что я вскрываю могилу королевского шута, развешиваю ветви на место, пристраиваю на них игрушки, опосля чего вспоминаю чью-то мать и иду пить кофий. Что характерно, так набалатыкалась в елочном вопросе, что сегодня в детском садике не столько на праздник пялилась, сколько на крепления у местного чудо-дерева. Все сидела и размышляла, а что будет, если воспитательница на верхушку ломанется — выдержит или не очень…

Кстати, про садик. Как вы догадываетесь, после поражения с Euphorbia pulcherima и прочими хвойными Фасоличий новогодний наряд оставался моей последний отрадой.

«Ну и пусть все вокруг ужасно, — думаю, — зато ребенок как человек будет».

Как же, как же…

Вот вы что, господа мои хорошие, накануне Нового года домой притаскиваете? Небось бухло какое-нибудь, дешевые кружки с мышой и прочий бесполезняк? Не печальтесь, бывает и хуже. Наш Фасолий две недели назад такой шикарный грипп припер, что медицина обзавидуется: все семейство полегло, включая папиньку. Причем вкус у ребенка есть — к разборной елке кашель «еще-один-чих-и-ты-увидишь-свои-легкие» необходим просто по определению. И вот, значит, лежим, болеем, а в минуты рецидива шарики прилаживаем, чтобы не расслабляться. Тут вдруг звонок. Воспиталка Фасоличья.

— Дорогие родители, — говорит, — мы до крайности желаем увидеть вашего мальчика, тем более что вам стих был выдан, мерзавцам и прогульщикам.

— Увидите, — отвечаем, — нашего мальчика. Ваш стих нам дорог как память.

В общем, встаю я с койки, повторяю стих с ребенком и между прочим про костюм вспоминаю.

«Дай-ка, — думаю, — мы нарядик примерим заранее, чтобы назавтра накладки не вышло, как с Euphorbia pulcherima».

Примеряем — и таки да, выясняется ужасное. УФ. — костюм Человека-Паука, мною купленный. То есть, по сути, такой комбез с рукавами, предполагающий наличие некоей обуви, а именно: сапог красных, человечье-паучьих, не к ночи будет сказано. Как вы догадываетесь, мы закоренелые гомофобы, а оттого единственная красная обувь, имеющаяся в семействе, — это мои кожаные туфли на шпильке. Туфли Фасолику не подходят совершенно, поэтому я начинаю нервничать и, как это часто бывает в сложных случаях, обращаюсь к папиньке.

— Папинька, — хнычу я. — У нашего ребенка с обувкою плохо. Никаких красных сапог!

— Да не парься, Катища, — отвечает мне папинька. — Просто наденьте сандалики, и все.

Пока Фасолик послушно надевает сандалики, я понимаю, что «париться» — это слишком мягко сказано. Ну представьте себе такого супер-пупер Человека-Паука, у которого на ступнях салатовые колготки с дыркой и стоптанные малышачьи сандалетки? Эдакий домашний паутиноплюй — вчера я спас весь мир, но на обувь не хватило… Как оказалось, у папиньки с фантазией лучше. Точнее, оказалось, что папинька — бесчувственный козел, лишенный порывов, а поэтому я отправилась тосковать в сортир. В сортире мне всегда прекрасно тоскуется, и этот случай исключением не был.

«Надо просто купить красные носки и натянуть их на кеды, — придумала я. — Кеды придадут носкам форму, и получатся сапоги».

Сказано — сделано.

Позвонить бабушке Г. и сообщить, что ее внук отправится на елку в сандаликах, как лох, в то время как другие малыши будут отплясывать в красных сапогах, как короли, было вопросом двух минут. Это к моей чести. Метнуться в магазин за красными носками и прискакать с оными в зубах было вопросом тридцати минут. Это к бабушкиной чести. Натянуть носки на кеды, а кеды на младенца заняло шестьдесят минут. Правильно, к чести младенца (а наш младенец по-прежнему не сдается). А дальше…