Шанхайская головоломка - Ши Чень

Чжу Лисинь говорила, в уголках ее губ мелькнула счастливая улыбка.

– Я специально молчала во время ужина. Неожиданно Гу Ян принялся много рассказывать о своей семье. Его отец ушел из жизни очень рано. Когда он совершил суицид, на нем висело клеймо чудовищного убийцы. С детства на Гу Яна все показывали пальцем, он очень страдал, но скрывал это, не желая причинять матери боль. Он рассказал очень многое. Помню, в тот день он плакал. Мне было жаль его, а он сказал, что всего лишь хотел найти кого-то, кто сможет выслушать. Он думал, что я отличаюсь от других девушек, однако в чем заключалось это отличие, так и не сказал, а я и не спросила. Еще Гу Ян сказал, что он совсем не желал мне навредить, не хотел преследовать меня и надеется, что я не буду держать на него обиды. Перед уходом он все-таки сам оплатил счет, сказав, что должен мне, а раз уж мы больше никогда не увидимся, то отдает долг сейчас.

Я все шагал вперед и молчаливо слушал ее рассказ. Какофонический шум дождя уже куда-то исчез.

3

– Мне ужасно неловко об этом говорить; только не смейся! – смущенно сказала Чжу Лисинь, украдкой взглянув на меня.

– Не буду, клянусь!

– Я ведь потом стала сама преследовать его.

– Ого! Разве…

– Я отправила ему сообщение, где спросила: «Ты хоть знаешь, насколько невежливо говорить девушке в лицо, что не собираешься бегать за ней? Я настолько страшная?» – сказала Чжу Лисинь со смехом, продолжая крутить в руках ручку своего пестрого зонтика. Потом вдруг высоко подняла его. Он напомнил яркий цветок, неожиданно распустившийся у нее над головой.

– Что тебе ответил Гу Ян? – взволнованно спросил я.

– Он сказал: «Я не хочу бегать за тобой. Я хочу жениться на тебе». – Щеки Чжу Лисинь зарделись румянцем. – Я обозвала его наглецом. Он ответил, что, к сожалению, таковым не является, иначе уже в тот вечер забрал бы меня с собой и сделал своей королевой, чтобы видеть каждый день и не тратить время на переписку. В тот момент он меня и рассердил, и рассмешил. Я подумала, какой же необыкновенный молодой человек: позавчера был героем трагедии, а сегодня вдруг превратился в сладкоречивого ловеласа… Меня впечатлил его двойственный характер. Потом мы начали общаться, стали встречаться. Он взял меня с собой в Штаты, в Англию, в Японию. Мне было все равно, куда ехать, лишь бы каждый день проводить с ним…

Услышав ее слова, я почувствовал укол скорби, но изо всех сил постарался не подать виду.

– Он пообещал жениться на мне, когда разрешится дело его отца. Мы хотели уехать далеко-далеко, где нас никто не знает. Он обещал…

Боль воспоминаний пронзила ее сердце, и Чжу Лисинь расплакалась. Она выронила зонтик, села на корточки и закрыла лицо руками. Она плакала так горько, что была похожа на маленькую девочку, у которой отобрали любимую куклу. Я стоял рядом и держал над ней зонт; вся моя одежда насквозь промокла от дождя.

Так странно: в ту минуту я подумал, что лучше б я оказался на месте Гу Яна, и тогда Чжу Лисинь было бы легче. Всего лишь мимолетная мысль: я не хотел по-настоящему умереть. Но я поразился своим помыслам. Если бы прикончили не Гу Яна, а меня, стала бы плакать по мне Чжу Лисинь? Боюсь, самое большее, что она испытала бы, – жалость, смешанную с чувством вины. Ее чувство вины тоже шло от Гу Яна: теперь она мучилась не только из-за него, но и вместо него.

Перед Гу Яном я – ничто.

На обратном пути к Обсидиановому особняку Чжу Лисинь с опухшими от слез глазами долго извинялась передо мной. Она подняла голову и обнаружила, что я держу над ней зонт, а сам с головы до ног мокрый, как утопленник, которого только-только вытащили на берег.

– Каждая пора моего тела до краев наполнена дождевой водой. Если ты сейчас заплачешь, я размокну окончательно.

Она рассмеялась моей шутке, но пока смеялась, в ее глазах по-прежнему виднелись слезы. Вообще-то они стояли в глазах и у меня. Как пелось в одной песне: смешались воедино теплые слезы и холодный дождь…

Первое, что я сделал, вернувшись в свою комнату, – это принял горячий душ и переоделся в чистую сухую одежду. Бросил взгляд на висевшие на стене часы: без десяти пять. Пора спускаться вниз к ужину. По пути я решил зайти за Чэнь Цзюэ. Дойдя до его комнаты, постучал в дверь. Он открыл, но продолжил молча стоять в проходе, смерив меня странным взглядом. Я немного запаниковал от такого поворота и спросил его:

– А чего ты так на меня смотришь? Давай, пошли вниз есть, там уже все готово.

Он смотрел и смотрел на меня в упор.

Я немного разозлился:

– Эй! Ты нормальный? Я с тобой говорю! Ты что, так долго спал, что у тебя мозги прокисли?

Чэнь Цзюэ очень медленно, проговаривая каждое слово, произнес:

– Так тебе нравится Чжу Лисинь?

– Что за бред ты несешь! – Я разом затолкал его в комнату и закрыл за собой дверь. – Реально прокисли!

Все пропало бы, если б его слова услышал кто-то другой.

– Так тебе нравится Чжу Лисинь? – вновь безразлично спросил мой друг.

– Тебе это доставляет удовольствие?! Гу Ян погиб, но ты считаешь нормальным такое спрашивать! Надо знать меру! – выкрикнул я.

Моя мама говорит, что чем сильнее я завираюсь, тем громче у меня становится голос. Сейчас я понял, что она права.

– Я всего лишь спросил тебя, нравится ли тебе Чжу Лисинь. Чего ты так разнервничался?

Глаза у Чэнь Цзюэ были как у рыбины, а волосы так свалялись, что напоминали птичье гнездо. С первого взгляда можно было понять, что он только встал с кровати.

– А вот и нет, – возразил я.

– А вот и да, – хрипло ответил он.

– А вот и нет!

– А вот и да.

– Да нет же! Ты больной?

– А вот и да. А больной – ты.

– У меня нет времени препираться с тобой! – Я развернулся, собираясь покинуть комнату. – Ты и один можешь спуститься. Выбесил!

– Я только что видел, как ты входил с ней в дом. Ты промок до нитки – точно ведь держал над ней зонтик… – Чэнь Цзюэ плюхнулся на кровать и ткнул пальцем в сторону окна.

Я повернулся к нему. Меня уже переполняло раздражение.

– Хватит притворяться Шерлоком Холмсом! Думаешь, что можешь все вычислить? Так вот что я тебе скажу: мой зонтик унесло ветром