Метро 2033. Крым 3. Пепел империй - Никита Аверин

– Кстати, о Чернобыле, – Евгений Петрович хлопнул ладонью по лбу, – а ведь мне рассказывали, что живут там чудаки! Называют себя «сталкерами», поклоняются древнему богу Боблу, какая-то у них сложная иерархическая система. А! И реактору законсервированному тоже поклоняются. Один бродяга рассказывал, правда или нет – не скажу, не знаю.

– Ну, с ними встречаться необязательно. Да и не нападут мелкие банды на хорошо вооруженный отряд… Эх, было бы мне, на кого все это оставить, – Ольшанский повел рукой вокруг себя, – рванул бы с вами! А так… Отдохните, изучите карты, все, что нужно – дадим. Чем богаты, как говорится. И – в путь.

– Спасибо, – поблагодарила вежливая Бандеролька, – мы обязательно выйдем на связь, когда доберемся до Минска. По крайней мере, попытаемся.

Улучив свободную минутку, что с каждым днем пути получалось сделать все реже и реже, Бандеролька достала из рюкзака тетрадь с дневником Пошты. Чтение путевых заметок молодого, еще немного наивного друга помогало девушке не терять хоть и малую, но все-таки надежду на успех этого безумного похода по выжженным радиацией пустошам.

Натянув резинку налобного фонаря, чтобы не мешать дрыхнущей рядом Марике, Бандеролька открыла тетрадь наугад и, прочтя буквально несколько строк, перенеслась в родные крымские степи.

…День двести пятый.

Сегодня на нашу Цитадель в Джанкое напали степняки. Конечно, в крымских степях, раскаляющихся в полдень до температуры, пригодной для жарки яиц на голых камнях, а ночью остывающей до ледяной росы на чахлой траве, люди быстро сходят с ума. Не все конечно. Например, казакам удалось приспособиться к радикально изменившейся окружающей среде. Есть еще несколько поселений выживших, что окопались в землянках и отгородились от мира стеной частокола… так было в моем родном поселении. Но большинство обитателей степей – это обезумевшие убийцы, звери в человеческом обличии, жаждущие напиться крови любого, кто не входит в их стаю. Обычно такие шайки степняков обходят крупные поселения стороной, предпочитая нападать на одиноких путников или грабить караваны. Но вот чтобы так, посреди белого дня, наброситься нестройными рядами на одну из самых неприступных крепостей острова Крым… У них точно мозги запеклись, словно яичница на камнях.

– Что? Какая яичница? – спросил меня стоящий рядом на крепостной стене Лазарь. Похоже, что я уже некоторое время размышлял вслух.

– Не бери в голову, – отмахнулся я и посмотрел на приближающегося противника при помощи армейского бинокля. Оптика была хорошая, еще из запасов НАТОвской базы, и заполучил я ее довольно легко и просто, выменяв на кучу ненужного барахла вроде стопки порножурналов и консервов с просроченной тушенкой.

Степняков привалило изрядно, но обнадеживало то, что вооружены они были хуже, если не сказать – совсем паршиво. Видимо, на штурм Джанкоя их толкнуло отчаяние: то ли кочевники начали голодать, то ли у них патроны заканчиваются, то ли это была попытка группового самоубийства.

Я попытался обнаружить в суматохе и толчее под стенами признаки командования, но не смог: если и можно было назвать вот это вот боевым порядком, то только в лихорадочном бреду! Мохнатые степные кони носились беспорядочно, всадники орали и размахивали холодным оружием разных эпох и стилей… точнее, кустарно изготовленными и кое-как заточенными кусками металла. – Вот что, Лазарь, – сказал я, – сходи-ка ты узнай, что нам…

Договорить не успел: ударил набат, созывая всех листонош на защиту Цитадели. На самом деле, порядок действий на случай нападения был прописан в уставе, но кто же читает устав? Я точно не читал и не собираюсь – скучный он и монотонный, сразу засыпаешь, уткнувшись мордой в книгу.

Мы с Лазарем переглянулись, и я понял: он тоже с уставом не ознакомился.

Ну кому в голову может прийти напасть на Джанкой?!

Признаться, мне стало стыдно: сейчас все будут заниматься делом, а мы с Лазарем – мешаться и путаться под ногами. Хоть бы не навредить, раз уж помочь не можем.

На счастье, на наш участок стены поднялся один из листонош постарше и поопытнее, Конверт. Вообще я его не очень уважал, считая человеком сугубо военным и, признаюсь, туповатым – насколько это применимо к листоноше. По крайней мере, Конверт был до крайности прямолинейным, и чувство юмора у него отсутствовало.

Но сейчас именно такой руководитель нам с Лазарем и был нужен: голову даю на отсечение, Конверт устав не просто внимательно изучил, что называется, с карандашом, он его наизусть знает.

Так и оказалось.

К счастью, стояли мы там, где и должны были находиться «согласно боевому расписанию», как изящно выразился наш старший товарищ. Вдохновляющая речь от Конверта была коротка и исполнена ораторского величия. Привожу целиком, потому что восхищаюсь до сих пор: я так никогда не смогу.

– Так, щенки, – произнес Конверт и плюнул со стены вниз, на голову врагу, – ща начнется мочилово. Мы будем их бить, они – нас. Ваших задач три: не навернуться со стены, это раз, стрелять во все, что внизу, это два, не попасть под пулю, это три. Вопросы?

– Ясно-понятно! – хором отрапортовали мы и выпучили глаза.

Впрочем, стрельба и мочилово начались не сразу. Степняки по-прежнему гарцевали внизу, может быть, надеясь нас таким образом деморализовать. От нечего делать я укрылся за выступом и открыл дневник…

На этом запись обрывалась, и продолжалась на следующей странице. Видно было, что рука Пошты дрожала, когда он писал:

Все было страшнее. Как… Ладно. Надо записать. Я должен это записать, выдавить из себя, избавиться от тошноты бессилия.

Все было страшнее, чем я представлял. Степняки пошли на штурм внезапно и неожиданно организовано. Признаться, я ничего не понимал, вообще не соображал, когда началась стрельба, и советы Конверта стали актуальными. Стратеги, может, что-то решали, а я палил во врагов и пытался не нарваться на пулю.

Краем глаза я все время видел Лазаря – друг был бледный и сосредоточенный; наверное, я и сам выглядел примерно так же.

А потом Лазарь внезапно пропал. Я в первые секунды не понял, что случилось, и тут Конверт заорал над ухом:

– Тащи его к врачу! Срочно тащи его к врачу!

Кого? Куда? Зачем? Конверт схватил меня за шкирку и дернул вниз, и тогда мой взгляд наткнулся на Лазаря. Друг… Мне тяжело писать об этом. Я прожил достаточно и многое повидал, я сам убивал, в конце концов.

Но Лазарь был моим другом.

Вот самое страшное: не «мой друг», а «БЫЛ моим другом».

По рубашке в районе живота расползалось кровавое пятно, и Лазарь зажимал его ладонями. Ранен в первой же стычке, на стене Цитадели – признаюсь, я почувствовал только досаду, даже страха не было – я не верил, что с Лазарем что-то может случиться. Подхватив друга под мышки, я перевалил его через плечо и, придерживая, побежал вниз, к лекарю.