Губернатор - Адам Пшехшта

* * *

Рудницкий рассказал Матушкину о требованиях Проклятого, опуская только роль, которую должна сыграть Анастасия. Россиянин внимательно выслушал, и, к удивлению алхимика, на его лице появилось не возмущение, а облегчение.

– Главное, что Сашка жив, – сказал он. – Я привык к таким вещам на Кавказе, – добавил он, видя вопросительные взгляды собеседников. – Там шантаж, похищение с целью выкупа или взятие заложников – обычное дело.

– Как ты можешь быть таким спокойным? Они прижали нас к стенке!

– И да, и нет, потому что мы можем договориться. И я не думаю, что мы должны сдержать данное им слово. Тот, кто угрожает смертью заложникам, заслуживает только пулю в лоб.

Рудницкий безрадостно рассмеялся, барабаня пальцами по столешнице.

– Мы должны. Иначе он погибнет. Магия, – пояснил он.

– В таком случае сделаем то, что они хотят, но и они должны пообещать, что не начнут убивать сразу же, как окажутся на свободе. Это условие sine qua non[12].

– А если он не согласится?

– В таком случае будем драться. Сашка – офицер, он все поймет, – твердо ответил Матушкин.

– Что мне сказать людям? Как объяснить им, что мы должны выпустить из анклава тварей, которые должны тут оставаться? Кто прикажет охранникам открыть ворота?

– Ты никогда не служил в армии, правда? – спросил россиянин. – Ты не будешь ничего объяснять, просто прикажешь им. А они выполнят приказ.

– Спятил?! Когда они узнают, что я хочу освободить Проклятого, они убьют меня, я не успею досчитать и до десяти!

– Не убьют. Внушишь им, что у тебя есть план.

– Какой, к чертям, план?!

– Любой, чтобы решить эту проблему. Хуже со второй проблемой: только Сашка имеет соответствующие компетенции, чтобы отдать приказ освободить Проклятых. Нужно будет его как-то вытащить из этой кабалы.

Алхимик с трудом справился с желанием стукнуть кулаком по столу: похоже, ему придется лавировать между ожиданиями Проклятых, россиян, Анастасии и черт знает еще кого, а еще уладить дело таким образом, чтобы в результате никто не имел к нему претензий. Иначе он погибнет. Если не от рук theokatáratos, то на виселице. Вот и весь выбор.

– Анастасия! Идемте! Господа! – обратился он к офицерам. – Полная боевая готовность! Внимание: если во время разговора с этим… чем-то я потянусь за платочком и уроню его на землю, немедленно атакуйте, не беспокоясь обо мне и Анастасии. Все ясно?

Ответом были молчание и ошарашенные взгляды.

– Я спросил, все ясно?! – рявкнул он яростно.

– Так точно! – ответил Винничук, выпрямившись по стойке смирно.

Остальные также непонятно почему вытянулись по стойке смирно, словно он действительно был выше их по рангу.

Рудницкий молча вышел из здания и направился к Проклятому. Тот продолжал стоять в центре площади с молочно-белым туманом за спиной.

– Скажи ему, чтобы представился, – сказал он Анастасии. – И пусть уберет этот чертов туман.

Не дожидаясь, пока девушка закончит переводить, алхимик засунул руку в карман, ощутив под пальцами шелковый носовой платок. Достаточно только уронить его.

Он остановился на полпути, встревоженный новым звуком. Проклятые заговорили. Рудницкий не знал этого языка, хотя некоторые слова показались ему знакомыми. Как и имя.

– Самаэль, – повторил мужчина. – Самаэль.

– Это древнееврейский, – ошеломила его Анастасия.

– Почему он говорит на языке Библии?

– Потому что только его знает, – ответила девушка. – Когда он в последний раз посещал твой мир, евреи молили Бога об освобождении из вавилонского плена.

– А это имя? Оно имеет какую-то связь с…

– Не знаю, – прервала его Анастасия. – Я правда не знаю.

Рудницкий не знал еврейского, но помнил уроки религии, которые давал ему знакомый дяди, отец Томаш. Слово «Самаэль» означало то же, что и «слепой бог». Также это имя ангела смерти и разрушений. Проклятый сам его себе дал? А может, его назвал так кто-то другой? Как бы то ни было, придется ему разговаривать с существом, перед силой которого дрожала – бесстрашная! – Анастасия.

* * *

Рудницкий с напряжением наблюдал за Самаэлем. Проклятый еще не научился контролировать свою мимику, и эмоции на его лице можно было читать как в открытой книге. Сейчас оно выражало гнев и решимость.

– Он согласен выпустить Сашку, но только его. Остальные солдаты останутся в здании вокзала. И еще одно: они позволят ему уйти из анклава, но вместе с Самариным мы должны отослать и один из броневиков, – сказала Анастасия.

– Он хочет нас ослабить, – хмуро произнес алхимик.

– А на что ты надеялся? Он воин и на все смотрит с точки зрения битвы.

– Но у него есть гарантии! Если я не сдержу слово, ты убьешь меня.

– Если сначала ты не убьешь меня, – возразила девушка. – Это самый простой выход из ситуации, если бы ты хотел разорвать договор. Поскольку он не может не сдержать данного в Круге слова, а ты можешь.

– Ты же не думаешь, что я сделаю что-то такое!

– Почему нет? Мне это стоит понимать так, что ты поставишь мою жизнь выше жизни людей, которых Самаэль убьет, если вырвется на свободу?

– Это не так, – буркнул Рудницкий, отводя глаза. – Но не будем сейчас об этом говорить, сейчас не время и не место для таких дискуссий. Скажи ему, что я согласен.

Анастасия без возражений выполнила его распоряжение.

– Можешь отправить человека к Сашке, – проинформировала она через минуту.

– Одного? Он не пройдет и ста метров, как его убьют!

Девушка тяжело вздохнула, покачав головой.

– Ты еще не понял? – спросила она. – С тех пор как Самаэль прибыл сюда, он правит в анклаве. Посланник будет в безопасности.

Рудницкий жестом позвал Матушкина, стоявшего возле «Руссо-Балта», и передал ему инструкции.

– Хорошо, – сказал он. – А что потом? Когда выпустим их из анклава? Я должен быть уверен, что он не напустит на нас своих сук. И не отправит их в город.

– Я спрошу. Однако сомневаюсь, что мы договоримся.

– У него нет выбора. Иначе мы не позволим ему выйти из анклава!

– Он сам выйдет через месяц или два. Ты не понял, что я сказала? Его слушает всё, что живет на этой территории. И с каждым днем прибывают новые theokatáratos, потому что коридор, что соединяет наши миры, становится все шире. Ему достаточно просто подождать.

– Тогда зачем он ведет с нами переговоры?

– Потому что он – воин. Он понимает, что мы можем его уничтожить. Но только в теории, потому что никто не согласится на масштабную военную операцию в анклаве. Не тогда, когда каждый солдат нужен на фронте.