Итальянская любовь Максима Горького - Екатерина Барсова

Кстати, с дочкой этой самой Каридад я была немного знакома. Очаровательная женщина. Она стала актрисой и женой нашего знаменитого режиссера Витторио де Сика. Мы пересекались в кругу общих знакомых и на светских вечеринках.

Даниэла поехала в Россию как журналистка итальянской газеты. Для этого ей пришлось использовать кое-какие связи нашей семьи. Но когда речь идет о любви — годится все. Ее письма напоминали хроники дичайшей катастрофы, и мы не могли без содрогания читать все это. Трупы на улицах, голод, грабеж, внезапные выстрелы, в любой момент могли убить без всяких объяснений. Смерть гуляла по улицам Москвы и не хуже средневековой чумы выкашивала людей. Все были охвачены невиданным возбуждением. Даниэла писала, что новый мир всегда рождается на прахе старого. Хотела бы я ее спросить: почему на прахе, а не на традициях, но боюсь, что бедняжка меня бы не поняла. Она все дальше и дальше отходила от нас и от нашего круга… Сначала мы относились к ней со снисходительностью, потом — с гневом, а в конце концов — с жалостью. Нам она казалась бедной сумасшедшей, которая еще не ведает о том, что ее рассудок безнадежно и непоправимо поврежден.

Кому бы сказать? От богатства, благополучия, вкусной еды, тонкого вина и темнеющих виноградников Тосканы она ринулась в кровь, слезы, гной, страх, голод, болезни и пули. Это был ее выбор, и не самый лучший. Вернее — ужасный!

С Максимом Горьким она виделась регулярно. Она взялась поставлять в свою газету заметки о жизни в России, о судьбах интеллигенции, и, конечно, без интервью с Горьким было не обойтись. Он на тот момент был чем-то вроде большого функционера, считался бесспорным авторитетом у власти и в кругах интеллигенции, с его мнением считались, к его мнению прислушивались. Когда я задумывалась об этом человеке, он представлялся мне неким божеством, Юпитером, который в одной руке держит пучок молний и кар небесных, а в другой — рог изобилия. Странная, противоречивая натура. С одной стороны, Максим Горький был одним из тех, кто подготавливал революцию своими книгами и статьями, но он же спасал многих людей от большевистского террора и голода. Фигура, достойная эпохи Возрождения! По накалу страстей и противоречивости. Только подумать, среди всего того хаоса и разрухи он обратился к культуре и задумал великую серию выдающихся произведений мировой литературы. С переводами! В России было много хороших переводчиков дореволюционной школы. Именно тогда Даниэла случайно увидела ту, которая надолго займет место рядом с Максимом Горьким — Марию Закревскую-Бенкендорф. Позже она станет баронесса Будберг, или просто Мура, как ее все звали.

Мура не понравилась ей сразу. Скажешь, что же тут удивительного, разве соперница может быть справедливой к другой женщине, понимая, что та похитила сердце любимого мужчины? Все это так! Но не забывай, что Даниэла — аристократка. Кровь — такое дело, которое не смоешь и не вытравишь никакими идеями и революциями. Не случайно, когда хотят подтвердить что-то незыблемое и непреложное, говорят: «это — зов крови». Я уверена, что Даниэла скрепя сердце отметила бы достоинства синьоры Будберг, если бы таковые имелись. Но Даниэла описала ее очень странно: она сказала, что эта женщина похожа на холодную русалку. А разве русалки бывают теплыми? Но этими словами она подчеркнула холод Муры Будберг и ее водяную сущность. Не огонь или воздух, а именно — вода, которая растворяет все.

Даниэла знала об истории страшной и изрядно нашумевшей — о заговоре послов против советской власти. В том деле был замешан Локкарт, любовник Муры. Он был главой специальной британской миссии. Уже это не могло внушить к ней доверия! Но Горький, этот поразительно добрый человек, взял Муру на работу, когда та так нуждалась в деньгах, протянул руку помощи и фактически спас от смерти. Позже он выручил Муру из застенков ЧК. Мура всегда балансировала на самом краю. Ходили слухи, что она была агентом всех разведок вместе взятых!

Был ли Максим Горький сразу увлечен Мурой? Или страстная любовь пришла позже? Скорее всего это была любовь с первого взгляда. Как и большинство мужчин, Горький был полигамен, ему нравилось окружать себя хорошенькими женщинами, нравилось впитывать их молодость, красоту, женскую прелесть. Он уже начинал стареть, а старость характеризуется прежде всего тем, что тебе физически не хватает собственной энергии, и ты начинаешь брать ее извне. Не случайно старики так любят греться на солнышке, тогда как в молодости хватает и собственного огня…

Описание Муры Даниэла дала только в следующем письме, но характеристика была нечеткой, смазанной, и только когда мы увиделись за чашкой кофе, Даниэла сказала, посмотрев мне в глаза:

— Она очень хитра, льстива и коварна. И боюсь, что у Макса будут с ней проблемы. Непоправимые.

Я хотела сказать, что она ошибается. Но осеклась. У Даниэлы были очень печальные глаза.

— Ты же знаешь, я ошибаюсь редко… Есть такое понятие, как интуиция.

Я ее очень хорошо понимала.

— Она принесет беду. Но Макс не хочет этого видеть.

— Почему? — спросила я.

— Она умеет маскироваться, и она очень привлекательная… Мужчины от нее без ума. Думаю, что она не остановится на Максе…

— А что ты? — спросила я и замолчала. Мне хотелось услышать: «Я брошу все и вернусь в Италию навсегда». А она мне тихо ответила:

— Я беременна.

Я была в шоке. В католической Италии дитя вне брака в то время, да еще у девушки из такого старинного рода… Я молчала, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты слышишь?

— Слышу… Ты будешь делать аборт?

Даниэла смотрела на меня долго и ничего не говорила, мне стало неловко.

— Нет, — холодно ответила она. — Только не это. Мне не двадцать лет. И я хочу ребенка от любимого мужчины.

— Но твой ребенок будет незаконнорожденным! Он будет расти без отца!

— Ну и что? Мы живем не в средневековой Европе, и, надеюсь, меня не побьют камнями.

— Не побьют… — откликнулась я, но на сердце была тяжесть. Я представила, как все наше многочисленное семейство отнесется к этой новости. Как они будут негодовать и перемывать косточки Даниэле… У меня сжалось сердце. Как же она еще легкомысленна и беспечна! Неужели, она думает, что семейство примет ее с распростертыми объятьями? А как бы поступила на ее месте я? Этот вопрос застал меня врасплох. Я слишком порядочная молодая женщина, чтобы пойти наперекор воли родителей. Правда, сейчас, как выразилась Даниэла, не средневековая Европа, но все-таки…

— Ты меня осуждаешь?

Я вздохнула.

— Ничуть.

— Не хотелось бы видеть осуждение в твоих глазах, Лючия, мы с тобой были слишком хорошие подруги, и я знала, что всегда найду у тебя понимание. Разве не так?

— А Макс знает о своем отцовстве?

В глазах Даниэлы блеснули слезы.