Казначей - Чингиз Абдуллаев

– Итак, вы хотели меня видеть, – начал Анатолий, – можетеизлагать причины, побудившие вас так срочно со мной встретиться.

– Мне нужно было вам многое рассказать, – поднял головугость, – у меня мало времени. В любую минуту они могут узнать, где я нахожусь,и прийти прямо сюда. Смерти я не боюсь, но мне необходимо многое вамрассказать, обелить доброе имя вашего отца, и поэтому я должен торопиться.

– Начинайте, – несколько иронично разрешил банкир.

– Дело в том, что мы сидели все вместе. Трое молодых ребят.Ваш отец, попавший туда по политической статье. Где-то он сказал, что вГермании хорошие дороги. Где-то сказал, как продумана система ирригации напрусских огородах, насколько там налажен быт. На него написали письмо всоответствующие органы. Самое печальное, что он даже не отпирался, не считаясебя виноватым. Мальчик, который в семнадцать лет воевал, был уже мужчиной, нобесхитростным, смелым, честным мужчиной, который не любил лгать,изворачиваться, приспосабливаться. Ему дали десять лет лагерей и отправили наКолыму.

Говоривший явно волновался. Анатолий был спокоен. Он ужеслышал этот рассказ или похожую на него историю еще несколько лет назад, когдав его старой квартире появился «Бакинский Друг». Тогда он всерьез опасался засвою жизнь. Сейчас он был известный банкир, сидевший в своем кабинете подохраной вооруженных людей. И уже не боялся этого гостя, который пытался что-торассказать. Поэтому Анатолий слушал спокойно, чуть презрительно глядя на этогонепонятного посетителя.

– Ваш отец прошел через все круги ада. Там, в лагерях, егопрессовали как могли. Они несколько раз помещали его к уголовникам, но он велсебя мужественно, хотя те и сломали ему два ребра, избив почти до полусмерти.Затем перевели в наш лагерь. Мне было девятнадцать, нашему третьему, которогосейчас все знают как «Бакинского Друга», восемнадцать. Он сидел за вооруженныйграбеж, а я – за воровство стройматериалов. Ему дали восемь лет, мне – шесть. Имы оказались вместе с твоим отцом.

Рахимов тяжело вздохнул, вспоминая свою молодость.

– По ночам нас часто будили. Проверяли заключенных. В этовремя в лагерях шла война между теми, кто готов был сотрудничать с лагернойадминистрацией, и теми, кто категорически отказывался от подобной «чести». Мы,разумеется, отказывались. Нас за это всячески унижали, били, мучили. Однажды«Бакинский Друг» попытался протестовать, и его чуть не убили. Твой отецвступился за него и получил нож в спину. Его тогда едва спасли. Во второй разотец получил удар в живот, когда началась общая драка и один барак пошел надругой. Там нельзя было выжить. Но мы, три молодых парня, держались друг задруга и каким-то чудом смогли выстоять. Теперь понимаю, что это было настоящеечудо. Так продолжалось почти два года. Потом нас разлучили, когда в результатебольшой драки погибло сразу четырнадцать человек. Больше мы с лагерях с твоимотцом не виделись. Я вернулся домой, в Самарканд. Устроился на работу водителемв автоколонну. Честно проработал четыре года. Но, видимо, на судьбе моей быланаписана такая доля воровская. Через четыре года на моей машине наш снабженецвывез «левый» сахар. Его, конечно, арестовали, осудили, дали шесть лет. Заоднопосадили и меня, дав три года за пособничество. А я понятия не имел об этомсахаре. Но кто мог тогда выслушать бывшего зэка? Когда я вернулся снова в Самарканд,мне было уже под тридцать. Никто не хотел брать на работу бывшего заключенного.Я долго пытался устроиться, изменить свою жизнь. Но так ничего и не получилось.А может, я и не пытался. Может, мне только казалось, что я хочу изменить своюжизнь. На самом деле у меня ничего не выходило…

Рахимов прервался на мгновение, потом продолжил:

– В шестьдесят шестом я был уже известным вором. Мыспециализировались на домах колхозников, когда те уходили на сбор хлопка. Тогдахлопок собирали всей семьей, в поле выходили взрослые, старики, женщины, дети.Дома оставались пустыми, и мы этим ловко пользовались. Долго так продолжатьсяне могло. Вскоре нас снова взяли, и я, как рецидивист, получил десятку. Влагерях я уже был известным человеком, почти криминальным авторитетом. Теперьменя уважали и боялись. В семьдесят четвертом мы встретились с «БакинскимДругом». Впервые за двадцать с лишним лет. Он уже был коронован «вором взаконе». И надо сказать, что тогда он мне очень помог, ведь на самом деле влагерях и колониях власть администрации – это очень условное понятие. Всезависит от местного авторитета, который в данный момент находится в этомлагере. От его слов и от его решений. Он может сделать твою жизнь сносной, аможет превратить ее в ад. Сам понимашь, что все остальные заключенные будутвыполнять его пожелания и приказы. Он может опустить тебя так, что тыпревратишься в бесправное существо и не сможешь никогда даже обедать рядом состальными. Затем я снова вернулся в свой родной Самарканд. Мне было уже многолет, и меня решили сделать «смотрящим». Это такой ответственный куратор поцелой зоне. Я неплохо справлялся со своими обязанностями, мне было уже незачемсамому грабить или воровать. Я думал, что так и умру в своей постели. Но ввосемьдесят пятом мне позвонил «Бакинский Друг». Он приказал срочно прибыть вБаку. Наш местный авторитет подтвердил мне этот приказ, и я уехал в Баку. Там яузнал поразительную весть – оказывается, твой отец уже пять лет был одним изнаших казначеев. Я был потрясен, не верил своим ушам. С другой стороны, яхорошо помнил наши разговоры, наши споры. «Бакинский Друг» предложил мне статьна какое-то время курьером казначея. Нужно было доставлять твоему отцу деньги,которые мне должны были выдавать. Деньги мне давали повсюду, от Риги до Бухары.Новые пачки стодолларовых купюр. За владение каждой бумажкой полагалось суровоенаказание, ведь это было в советское время, когда существовала уголовная статьяза валютные преступления. Деньги я отвозил твоему отцу…

Он перевел дыхание, словно собираясь с мыслями, и продолжил:

– Когда мы увиделись с ним после долгого перерыва, мыобнялись и долго простояли вот так, как два родных брата, целый век невидевшиеся друг с другом. Потом я к нему несколько раз приезжал. И мы много идолго говорили друг с другом. Я не мог понять, как он согласился. Как он вообщемог согласиться сотрудничать с бандитами, с мафией. А он не пытался мне ничегообъяснить. Он вообще гордый был человек, никогда и никого ни о чем не просил,никогда и ничего не боялся. Настоящий мужчина был, каких я мало видел в своейжизни. Он уже тогда был большим чиновником, но сам приезжал ко мне в гостиницу,забирал деньги и уезжал. Конечно, не обходилось и без долгих разговоров, безрассказов о нашей прошлой жизни. Он ведь отсидел тогда восемь лет. Восемь летпровел в лагерях на Севере, пока его не освободили по амнистии. Фронтовик,герой, имевший два ордена Славы, мальчик, который пошел на войну добровольцем,прибавив себе один год, который так отважно воевал, что получил два ранения.Мальчик, который в девятнадцать был уже ветераном. И мальчик, которого бросилипотом на другую войну, с Японией. А через три года просто подставили. Он ведьне мог себе даже представить, что попадет в Польшу или в Пруссию, что увидитКитай. Для него эти понятия были как из учебника географии. Это он так мнепотом говорил. И он верил людям, верил своим товарищам. И кто-то из нихпозавидовал его двум орденам Славы и написал это проклятое письмо в НКВД.Кто-то решил, что слишком много Славы у этого мальчика, слишком много радостейв его жизни. И сломал ему жизнь, заставив отречься от мира, в котором он жил,от друзей, которым он верил, и от страны, которую он защищал. Уже много летспустя ваш отец попросил органы показать ему свое личное дело. Тогда он был ужезаслуженный человек, заместитель министра, фронтовик, имеющий три ордена Славы.Ему показали дело. Он потом мне рассказывал, что чуть не расплакался. Его сдалсамый близкий человек, с которым они вместе выросли. Это он написал письмо вНКВД. К этому времени он уже был тяжело болен. Бог все-таки есть, и иногда он осебе напоминает. Твой отец приехал к своему бывшему другу и долго сидел у егопостели. Он задал только один вопрос. Только одно слово: «Зачем?» И вы знаете,этот ублюдок не сумел ответить. Зависть или ненависть, какая разница. Наверное,и то, и другое. Мы завидуем тем и ненавидим тех, которые находятся рядом снами, успехи которых зримы и очевидны.