По закону плохих парней - Эйс Аткинс

Парни направились к дымящейся бочке для мусора и добавили в нее несколько случайно попавшихся веток и обломков древесины. Один из них, костлявый тип, тот, что сцепился с Квином на ферме, держал в руке самокрутку с марихуаной. Он докурил ее и выбросил. У него были черные глаза и впалые щеки.

Квин простоял там целый час, пока не взошло солнце. Под его лучами все сначала стало синевато-серым, а затем ярко-фиолетовым. Из трейлеров вышли другие мужчины и женщины. Они направились в сарай, чтобы с едой на бумажных тарелках вернуться в свои обогреваемые домики.

Он насчитал восемнадцать человек. Одиннадцать мужчин и семь женщин.

Квин поймал парней в оптический прицел ружья, представляя меткие выстрелы в каждую из голов величиной с обеденную тарелку. И он пожалел об отсутствии у него карабина М-4 и нескольких гранат отвлекающего действия и боевых гранат. Но и охотничье ружье подойдет, подумал он. Проблему представляла перезарядка, но если ситуация осложнится, у него есть четыре обоймы патронов для револьвера 45-го калибра.

Квин перемещал прицел с одного мужчины на другого, когда увидел, как из самого дальнего трейлера у холма выходит Говри и присоединяется к компании. Квин стал целиться в новую мишень, словно ожидал получить за это большую сумму в долларах в качестве приза.

Говри вырвал самокрутку с марихуаной у одного из парней и направился к дренажной канаве, где расстегнул брюки и стал мочиться. Он стоял в грязных резиновых сапогах, спустив брюки до колен. На плечах его росли густые черные волосы, на голой спине красовались многочисленные тюремные татуировки.

Говри был крупной мишенью в прицеле Квина. Его бритая голова, лысеющая на макушке, представляла собой неподвижный центр для ружья 308-го калибра, которое могло пробить в его черепе дырку размером с теннисный мячик. Квин мог уложить Говри раньше, чем его парни сообразили бы, что случилось. Затем забрать девчонку с Люком, помчаться по дороге, и концы в воду.

Кто станет жалеть об этом сукином сыне?

Квин прислушивался, отыскивая признаки присутствия девушки или Люка, запоминал обитателей лагеря, их передвижение, тех, кто имел с собой оружие и какое. Он установил прицел. В перекрестье его взад и вперед двигался Говри. Мишень – его переносица.

Квин сделал глубокий вдох. Ощущая спусковой крючок под пальцем, он вспоминал дядю Хэмпа, срезающего бамбук, чтобы сделать удочку, вспоминал, как тот обучал его в детстве водить грузовик. Квин представлял себе, как дядя бредет на закате по просеке среди бесконечного лесного массива в поисках десятилетнего Квина, когда тот уже решил, что остался один на планете. Дядя Хэмп встретил его тогда с улыбкой и повел в столовую Филлина, чтобы накормить чизбургерами и мороженым.

Дядя никогда не переставал заботиться о Квине.

Говри, с наколками на спине и плечах, выглядел вожаком дикарей. В нем чувствовались необузданность и сила. Он глубоко затягивался дымом, не ощущая холода голой грудью.

Квин кончиком пальца касался спускового крючка. Дышал ровно и легко.

Потом он опустил ружье. Его смущала легкость выстрела.

И тут он услышал крик девушки.

Боль была невыносимой. Каждый раз, когда Лена хотела подняться, врач укладывал ее, говоря, что так будет лучше для младенца. Она не могла подняться и покинуть эту грязную комнату, уйти в холодную тьму. Боль держалась, потом останавливалась и начиналась снова. Она не прекращалась и не давала надежды на облегчение. Ее за руку держала одна из женщин Говри – девушка с большой грудью и волосами, представляющими цветовую палитру, которая была ненамного старше Лены. Врач позвал еще одну девушку держать другую руку Лены. Обе они хихикали, как шизанутые, но держали ее крепко, когда она выгибалась и говорила, что хочет вырваться отсюда, будет ребенок или нет.

– Потерпи, – сказала девица с большой грудью и нелепой раскраской волос. – Не стоит волноваться.

– Тебе приходилось рожать? – огрызнулась Лена.

– Нет.

– Тогда почему бы тебе не заткнуться?

Лене хотелось прохлады. Лежать где-нибудь на холодном камне.

Врач широко раздвинул ее ноги. Над ее животом соорудили большой тент из простыни. Лена не видела, что происходит под тентом, и не беспокоилась об этом. Она вырывалась из рук девиц и тужилась столь мощно, что, казалось, хочет освободиться от чего-то невероятно огромного. Девушка обвела комнату мутным взглядом и пронзительно закричала. Тело ее выгибалось от боли, уже не приливающей волнами, но постоянной, усиливающейся, напрягающей все ее мышцы, заставляющей повторять потуги. Врач сказал, что она плохо тужится. Она назвала его грязным лжецом. Он сказал, что, если она не станет тужиться, ребенок не выйдет. Лена прокричала в ответ:

– Мне плевать на это!

– Пусть так, – согласился врач.

– Ты мерзкий ублюдок.

– Возьми мою руку и жми так, словно хочешь ее сломать, – предложил врач. – И называй меня Люк.

– Я раздавлю тебе кости, Люк, как скорлупу ореха.

Боль снова вернулась к ней. Эти прыщавые девчонки держали ее с таким усердием, словно понимали что-то, словно обладали познаниями, которые позволяли им находиться здесь. Но эти девчонки лежали бы сейчас на спине, а их широко раздвинутые ноги были бы готовы оторваться, будь у Говри меньше ума. Этот парень был умнее Джоди, Чарли Бута, который сейчас в заключении. В тюрьме. Ей припомнилась широкая улыбка на его лице: «Я еще не закончил, детка».

Не закончил он, дьявол!

– Не режь меня! Я не рыба, черт возьми, не режь меня!

Лена напряглась сильно и надолго. Она дышала, дышала и дышала, поскольку все вокруг говорили об этом. Дыши, дыши, дыши.

– Черт, я дышу, и мне все равно больно.

Затем боль отступила, и Лена подумала, что ее сердце и внутренности лопнули. Ни одышки, ни потуг, ни боли. Может, она умерла?!

– Еще раз, – потребовал Люк. – Ну, давай же!

– Я уже сделала это.

– Тужься!

Черт знает какая боль, но она стала различать лицо доктора. Этакий герой мыльной оперы, чисто одетый, с ясной улыбкой. Он не похож на тех крыс, которые шныряют в сарае у холма. Не похож на Джоди. Две тупые девчонки ворковали о чем-то, что было в руке одной из них. Она не видела этого, но вещь доставляла обеим большое удовольствие. Какая адская боль!

Лена попыталась вытянуться в постели. Ноги стали скользкими, тело как будто наполнилось воздухом.

– Умираю. Все разрывается внутри.

Она стояла в одиночестве на холме и смотрела вниз, в долину, где ветер колыхал стебли кукурузы и подсолнуха. На холмах лежал снег, мужчина без глаз держал ее руку. Из ее ушей в такт сердцебиению выплескивалась кровь. Когда Лена открыла глаза, тело показалось ей полым, мир возвращался в поле зрения.

– Хочешь подержать ее? – спросил доктор.