Лапник на правую сторону - Екатерина Костикова

Еще некоторое время Веселовский разбирал по косточкам Горбунка с Марса. А затем перешел к проблемам родного города. Переосмыслив народные сказки и выяснив, что лежит в основе деревенских суеверий, он понял, что в окрестностях Заложного давным-давно живут инопланетяне. И давным-давно экспериментируют на ничего не подозревающих местных жителях. Даже оборудовали специальный портал, чтобы быстро и незаметно переправлять людей и животных в свои лаборатории. Своего рода нуль-переход. Больше того: Веселовский теперь точно знает, где они этот переход устроили.

– Помните, Анна Афанасьевна, мы с вами в лесу были, в экспедиции? Так там масса странного происходит.

Прежде я списывал это на пьяные байки и бабские суеверия, но теперь вижу, что подобные рассказы имеют совершенно реальную основу инопланетного происхождения. Взять хоть чертово кладбище. Я проявил снимки, которые сделал по дороге. И что же? Всюду над вашей головой – амебообразные сгустки. Что это, как не шпионы, сопровождающие нас на пути к разгадке тайны? Известно же, что некоторые инопланетные сущности невозможно увидеть невооруженным глазом. Зато они становятся видимыми на фотоснимках! А сколько загадочных, казалось бы, случаев происходило в этом месте! Сколько рассказывают о нем! Не зря же оно имеет славу нехорошего, гнилого! Вот падеж скота, например. Что это? Эпидемия? Нет! Это – следствие экспериментов. Заражение неизвестной смертельной болезнью, вот что это такое! В этом месте происходят и другие странные явления. Мне рассказывали, что охотники не хотят там ставить капканы, потому что недели через три проволока в них истончается, будто тает. И животные с легкостью ее разрывают. А один охотник, говорят, гнал по лесу лося и вышел на эту поляну. И что же? Лось вскочил на холмик над родником, вдруг загорелся и провалился. Жар был такой, что охотнику бороду опалило!.. Вы знаете, что на этот родник ходят за водой наши деревенские бабки, когда на кого-то надо наговорить? Считается, если сварить на такой воде щи и подать мужу, например, так муж помрет через неделю. Но бабки на родник ходить не любят – самой можно помереть. Знаете, почему еще туда не любят ходить? Бабки говорят, бывало, люди натыкались на Ягу на поляне.

«О господи! – подумала Дуся, совершенно оглушенная натиском идейного Веселовского. – И занятный же городок это Заложное! И тебе КГБ там экспериментирует, и инопланетяне… Хуже Нью-Йорка».

Нью-Йорк, по глубокому убеждению Слободской, был в этом отношении самым удивительным городом на планете Земля, потому что, если верить мифологии кинематографа, там мирно сосуществовали человек-паук, люди Х, ниндзя-черепашки и море другой живности, включая Бэтмена и Супермена. Оставалось удивляться, как там находится место для рядовых граждан. А теперь вот выясняется, что и родная провинция не лыком шита. Наш ответ Чемберлену.

* * *

Проработав полдня, Соня Богданова поняла, что смертельно устала и больше всего на свете хочет сейчас даже не поехать домой, а немедленно там оказаться. Как было бы чудесно: хлопнул в ладоши – и никакого тебе метро, никакой слякоти под ногами. Раз – и дома. При этом сразу же в постели, под теплым одеялом, в шерстяных носках. И чтобы кружка крепкого чая под рукой, и впереди – два выходных.

Ничего менее реального она, осторожная в желаниях и недалекая в мечтах, не хотела, пожалуй, никогда. Ну разве в глубоком детстве. Перед тем как оказаться дома, ей предстояло отработать еще пятнадцать часов, не поспать ночь, обойти сорок восемь человек в двенадцати палатах. После этого – час на метро, двадцать пять минут в маршрутке, а затем – награда герою: пустая квартира, ветер по полу, чувство, что ты одна на свете и жизнь утекает между пальцев, а вместо крови по жилам бежит ледяная вода. Славно, что и говорить.

Когда на часах в коридоре появились большие зеленые цифры 9.00, Соня поверить в это не могла. К шести утра она совершенно четко поняла: эта ночь не кончится никогда. Возможно, она уже умерла и попала в свой персональный ад, где вся вечность – это одно нескончаемое ночное дежурство среди стонущих больных, а на часах навсегда пять утра, худшее на свете время, когда на тебя наваливаются все печали мира.

Но, как выяснилось, паниковала Богданова напрасно. Девять утра наступило в положенный срок, и она поверила, что в обозримом будущем окажется дома, в койке. Соня совсем уже было взбодрилась, но тут заглянула в ежедневник и взвыла. Она и забыла совсем, что к половине одиннадцатого надо ехать на дом к пациенту делать уколы и ставить капельницу.

«Черт бы меня взял! – подумала Соня. – Нет, ну черт бы меня взял!»

Она никогда не отказывалась подработать. Ни разу с шестнадцати лет. Денег вечно не хватало, и отказываться было никак нельзя. Пару дней назад позвонил Валерка Драгунский, тот самый Валерка, который сосватал ей Вольского. Драгунский спросил, не нужен ли приработок. Соня привычно отсалютовала, записала адрес, и теперь вот очень некстати выяснилось, что пора по этому адресу ехать.

Дипломированная медсестра Богданова тяжело вздохнула и потащилась к метро. Там, конечно же, было битком. Кое-как втиснувшись в вагон, Соня повисла на поручне. В спину ей тут же впился угол портфеля, который прижимал к груди сальный мужик в кожанке и при галстуке. Мужик навис над плечом, жарко задышал луком. Соню замутило, но подвинуться было некуда, и она, стараясь дышать ртом, попыталась сосредоточиться на том, сколько получит за двухнедельный курс уколов на дому и на что заработанные деньги потратит. Мысленно Соня уже выбирала в магазине бытовой электроники новый пылесос, когда объявили, что двери закрываются и следующая станция – «Охотный ряд». Она спохватилась, что надо же было выходить, пнула лукового мужика, выскочила в последний момент. Двери мстительно прихлопнули подол пальто, и Соня еле выдернула его. Остановилась на перроне, пытаясь сообразить, в какую сторону лучше выйти, и тут у нее поплыло перед глазами: на скамейке в углу платформы сидел товарищ из заложновской больницы. Тот самый, который так напугал ее в первую ночь дежурства. С толстым, шитым синими нитками швом от горла до паха. Он был завернут в одеяло, смотрел на Соню своими бельмами и скалился. Озноб прошел по спине, сердце тоскливо сжалось.

Соне отчего-то не показалось странным, что заложновский зашитый товарищ гуляет по метро, завернувшись в больничное одеяло. Но, как и тогда, в палате, она подумала, что с самим этим пациентом что-то не то. Что-то очень не то. Богданова покосилась в сторону зашитого товарища, но группа американских туристов преклонного возраста, которые, весело гомоня, разглядывали красоты столичного метрополитена, загородила его. Когда же пенсионеры прошествовали к выходу, скамейка, где минуту назад сидел странный человек в одеяле, была пуста. Странный человек в одеяле, со швом от горла до паха… С грубым швом, шитым через край… Вот в чем дело-то!

Она поняла, наконец, что было не так с этим зашитым мужиком. Шов был не такой. Не такой, какой накладывают после операции. Таким швом вообще не шьют живого человека. Таким швом шьет своих неживых пациентов паталагоанатом, закончив вскрытие.

Огромный свежеотстроенный дом, где проживал сегодняшний Сонин пациент, был отделен от остального мира кованым заборчиком. Вокруг слякоти по колено, плевки из-под автомобильных колес, скука и сырость. А за забором – сухой асфальт, елочки в кадках.