Военное искусство Александра Великого - Джон Фредерик Чарльз Фуллер

В начале 324 г. до н. э. Александр направился в Пасаргады, и чем дальше он продвигался на запад, тем больше узнавал о непорядках внутри империи. Он отсутствовал здесь пять лет, в течение которых вера в то, что он никогда не вернется, подкрепленная слухами о его смерти, ослабила основания заложенной им власти. Он решительно выступил против взяточников и негодяев: мидянин Бариакс, который присвоил тиару, и его сторонники были приговорены к смерти; Орксина, узурпировавшего сатрапию Персиды, повесили; та же участь постигла Ордана, возглавившего сопротивление в Кармании, и Абулита, неправедно управлявшего Сузианой. Клеандр и Ситакл, два полководца, которые казнили Пармениона, были приговорены к смерти за тиранство и жестокое обращение с местным населением; разграбленная могила Кира была восстановлена и приведена в прежний вид, а все личные армии, набранные за время отсутствия Александра, – распущены. Из всех нарушителей только Гарпал, хранитель имперской казны, сумел скрыться; он потратил огромные суммы на роскошную жизнь, на возведение храма в честь своей любовницы и при приближении Александра бежал на запад с 6 тыс. наемников и 5 тыс. талантов, чтобы поднять в Афинах восстание. Впоследствии его убил на Крите один из его приближенных.

Однако, чтобы восстановить доброе имя среди персов, Александру требовалось нечто большее, чем наказание виновных, и первым шагом к этому стало назначение сатрапом Персиды и Сузианы Певкета; провинция Персида была колыбелью персидского народа. Певкет пользовался большой популярностью, поскольку говорил на фарси и носил персидское платье.

Вскоре по прибытии в Сузы Александр сделал следующий шаг по этому пути. Он устроил большой праздник по случаю своего победного возвращения, на котором, как символ его политики примирения, были сыграны многочисленные свадьбы. Он и Гефестион женились на дочерях Дария Барсине и Дрипетиде; более восьмидесяти его полководцев взяли в жены дочерей самых знатных персов и мидян и около 10 тыс. воинов женились на своих азиатских сожительницах и получили щедрое приданое.

Александр также решил выплатить все долги, в которые влезли его воины, и, чтобы выяснить количество должников, пригласил всех задолжавших, чтобы они называли свое имя и сумму, которую они должны выплатить. Лишь немногие это сделали; остальные полагали, что Александр делает это с намерением выявить живших не по средствам. Однако более глубокой причиной недовольства и некоторой враждебности со стороны армии было неприятие того факта, что правители вновь отстроенных городов прислали в армейскую штаб-квартиру 30 тыс. местных юношей, известных как эпигоны (последователи, преемники), которых прежде Александр приказал набрать в войско, обучить и вооружить на македонский манер. Их прибытие, пишет Арриан, «говорят, возмутило македонян, поскольку они полагали, будто Александр всеми силами пытается в будущем освободиться от их услуг», и «сам Александр все более превращается в азиата, пренебрегая самими македонянами и их обычаями» (Арриан. VII, VI, 2). Другой причиной недовольства явилось то, что многочисленные свадьбы игрались по персидскому обряду.

Когда Александру сообщили о нежелании его воинов вносить свои имена в список должников, он был глубоко уязвлен и сказал, что царь должен относиться к подчиненным с искренним расположением и никто из подданных не должен подозревать его в обратном. Он отменил регистрацию и приказал, чтобы все долги тех, кто мог показать долговые расписки, выплачивались без всякого внесения их в список. Опять он пошел навстречу своим людям, но это было в последний раз.

Теперь Александр обратился к греческим делам, поскольку за время его отсутствия из-за жесткой политики Антипатра в отношении демократических полисов страну наводнили толпы антимакедонски настроенных изгнанников. Разрешить эти разногласия оказалось нелегко, поскольку отношения Александра с Коринфским союзом были иными, нежели его отношения с Персией. В качестве преемника Великого царя он обладал всей полнотой власти в Азии, но как гегемон союза не имел права вмешиваться во внутренние дела его членов. Однако, чтобы его империя стала единой, требовалось установить мир между греческими полисами, так же как и между греками и персами. Он понимал, что не может быть мира до тех пор, пока продолжаются фракционные разногласия и пока толпы изгнанников бродят из города в город и скапливаются на большом рынке наемников в Тэнаре (мыс Матапан), чтобы продать свои услуги тому, кто больше заплатит. Не имея на это права, Александр, тем не менее, издал декрет, по которому все города– государства обязывались принять назад изгнанников и их семьи, и в сентябре 324 г. до н. э. Никанор, приемный сын Аристотеля, прочитал его в Олимпии делегатам от городов и двадцати тысячам изгнанников, которые собрались здесь, чтобы присутствовать на Олимпийских играх (Диодор. XVII, 109, 1). Хотя декрет противоречил договору о создании союза, это был разумный государственный акт, к тому же и щедрый, поскольку среди изгнанников было много людей, настроенных против македонцев. Александр вернул своих бывших противников в их города.

Чтобы прикрыть незаконность этого декрета, как полагают некоторые ученые, и среди них Тарн, Александр одновременно с ним или несколько раньше потребовал обожествления, поскольку, хотя совет союза и признал Александра царем, как пишет Тарн, «этого не было и не могло быть потому, что, объявив себя богом, Александр неминуемо утратил бы собственное достоинство (т. II. Прилож. 22, III. С. 370). Другие исследователи отрицают это предположение, поскольку свидетельства источников слишком расплывчаты[118]. Если принять эту гипотезу, следует иметь в виду, что это требование не могло относиться к Македонии или азиатской части империи Александра, в которых он был единоличным правителем; лишь в Египте его признали богом. Далее, вряд ли это стало бы таким уж ударом для общественного сознания греков, поскольку, как утверждает профессор У.С. Фергюсон, когда вопрос об обожествлении рассматривается в контексте эллинистического периода – и это аксиома греческой политической теории, – выдающиеся люди ставятся выше закона (Платон. Политика. 294а, 296 сл.).

Каким же тогда должно было быть их отношение?

Ответ на этот вопрос (говорит Фергюсон) несколько раз повторяет Аристотель. «Если, – сказано в знаменитом отрывке его «Политики», – есть в государстве личность настолько выдающаяся по своим качествам, что ни один политик или гражданин не может с ней сравниться, – его нельзя считать таким же гражданином, как другие. Ибо неверно обращаться с ним как с равным, когда он настолько не равен остальным в отношении морали и политики. Такого человека следует признать богом среди людей» (Кембриджская история Древнего мира. Т. VII. С. 13).

До азиатского похода Александра уже были примеры, когда живые люди обожествлялись в Греции, например, «Лисандр знатью Самоса, Дионисий и Дион сиракузянами, Филипп некоторыми из его подданных и Платон его учениками» (там же. С. 13). Также: «Поскольку именно в Греции началось обожествление правителей (не считая Египта), там же оно и продолжилось… В основе всех актов деификации (пишет Фергюсон) без сомнения лежал тот же мотив, который привел жителей Самоса и Александра к этой мысли, – политическое соглашение и политическая идея. Одна и та же политическая проблема вставала вновь и вновь: необходимость найти законное основание в конституционном государстве для неконституционной власти… Поскольку в любом случае царям должны подчиняться, – обожествление было способом, согласным с восприятием греков, легализовать абсолютизм» (там же. С. 15–16).