Узы крови - Патриция Бриггз

Она встала.

— Можно посмотреть на него?

— Только тихо, — предупредил Адам.

Она кивнула и пошла к комнате Уоррена. Увидев меня, остановилась, улыбнулась — словно солнце на мгновение вышло из облаков — и пошла дальше.

— Идем, — сказал Адам, снова взял меня за руку, мне это не понравилось — и отвел к другой закрытой двери.

Эту дверь он растворил, не постучав.

Цепляясь за свою злость, я высвободила руку, и прошла в комнату. Если я буду злиться, не буду бояться. Мне это ужасно не нравилось, но сейчас я Адама боялась.

Я сложила руки на груди, повернулась к нему спиной и только тут поняла, что он привел меня в свою спальню.

Я узнала бы комнату Адама, даже если бы она не пахла им. Он любит сложные узоры и теплые тона, и комната была коричневая: от темно-коричневого берберского ковра до венецианской желтоватой лепнины на стенах. На одной стене картина маслом высотой с меня и вдвое шире — лесной пейзаж в горах. Художник не поддался искушению добавить орла в небе или оленя у ручья.

Человек мог бы счесть эту картину скучной.

Я коснулась холста раньше, чем поняла, что делаю. Имя художника, мелкими, почти неразличимыми буквами написанное внизу картины и на медной табличке на раме, было мне незнакомо. Картина называлась «Святилище».

Я отвернулась от картины и увидела, что Адам смотрит на меня. Руки он скрестил, а на широких скулах проступили маленькие белые пятна; это говорило о том, что он рассержен. Ничего необычного в этом нет. У Адама горячий нрав, а я умею его разозлить — хотя в последнее время этого не делала. И готова поклясться, что не делала сегодня.

— У меня не было выбора — сказал Адам.

Я смотрела на него, не понимая, о чем он говорит.

Мой несомненно глупый вид рассердил его еще сильнее.

— Это не дает Полу права подстеречь его в засаде. Вызов должен быть серьезным, при свидетелях.

— Знаю.

Неужели он считает меня тупой?

Адам несколько секунд смотрел на меня, потом повернулся и принялся быстро расхаживать по комнате. Остановившись, снова повернулся ко мне и сказал:

— Уоррен контролирует своего волка лучше всех в стае. Бен, несмотря на его позицию, в этом почти так же хорош. Из всех моих волков они лучше всего подходят для охоты на колдуна.

— Разве я говорила другое? — выпалила я. Картина отвлекла меня, но Адам напомнил, что я пытаюсь на него сердиться. К счастью, это совсем нетрудно.

— Ты сердишься на меня, — сказал он.

— Ты на меня кричишь, — ответила я. — Конечно, сержусь.

Он нетерпеливо махнул рукой.

— Не сейчас. Раньше, в комнате Уоррена.

— Я сердилась на тупого волка, который пришел бросать вызов Уоррену, как только тот оказался на спине. — Тут я вспомнила, как испугал меня Адам, когда использовал свои свойства Альфы, чтобы успокоить меня. — Я не сердилась, пока ты не схватил меня за руку, не вытащил из комнаты и не начал на меня орать.

— Черт побери, — сказал он. — Прости.

Он посмотрел на меня и отвел взгляд. Теперь, без защитной оболочки гнева, он казался усталым и встревоженным.

— Уоррен и Бен не твоя вина. Они вызвались добровольцами.

— Они не пошли бы, если бы я не разрешил. Я знал, насколько это опасно, — рявкнул он. Гнев вернулся так же быстро, как рассеялся.

— Думаешь, ты один имеешь право чувствовать себя виноватым из-за Уоррена и Бена?

— Не ты их посылала, — сказал он. — А я.

— О колдуне они узнали исключительно из-за меня, — сказала я. И тут, видя, что он действительно считает себя виноватым, я призналась в своем худшем поступке: — Я молилась, чтобы они нашли колдуна:

Он недоверчиво взглянул на меня и рассмеялся — резко и горько.

— Думаешь, молитва делает тебя ответственной за состояние Уоррена?

Он не верит. Не знаю, почему это меня так поразило. Я знаю многих людей, которые не верят в Бога — ни в какого. Но вервольфы, среди которых я выросла, все были верующими. Адам посмотрел мне в лицо и снова рассмеялся.

— Ты так наивна, — низко и гневно проворчал он. — Я давно понял, что Бог — миф. Полгода я ежечасно молился в вонючем болоте в чужой стране, прежде чем открыл глаза и безумный вервольф окончательно показал мне, что Бога нет. — Глаза его посветлели — от теплого карего до холодного желтого. — Не знаю. Может, Бог и есть. В таком случае он садист, спокойно наблюдающий за тем, как его дети убивают друг друга.

Он был очень взвинчен, судя по тому, что говорил неразумно. Адам всегда, даже когда страшно сердит, сохраняет способность рассуждать здраво. Он тоже это понял, потому что отвернулся и прошел к большому окну, которое выходит на Колумбию.

Здесь ширина реки почти миля. Иногда, в плохую погоду, вода кажется почти черной, но сегодня на солнце она блестящая, ярко-голубая.

— Ты избегаешь меня.

Теперь он говорил спокойнее.

Второе окно выходит на мой участок. И я с удовольствием увидела в самом центре пейзажа свой частично разобранный «кролик».

— Мерси!

Я продолжала смотреть в окно. Лгать бесполезно, сказать правду значит нарваться на следующий вопрос, а я не хотела на него отвечать.

— Почему?

Он все равно его задал.

Я оглянулась через плечо, но Адам по-прежнему смотрел в окно. Я повернулась и оперлась бедром о подоконник. Он сам знает почему. Я видела это в его глазах, когда выходила из гаража. А если и не знает, что ж, я не собираюсь ему объяснять.

— Не знаю, — выдавила я наконец.

Он повернулся и посмотрел на меня, словно увидел неожиданную добычу. Его глаза по-прежнему были охотничьего желтого цвета. Я ошибалась. Лгать гораздо хуже, чем просто бесполезно.

— Нет, знаешь, — сказал он. — Почему?

Я потерла лицо.

— Послушай, я сегодня не в твоем весе для борьбы. Нельзя ли подождать, пока Уоррен будет вне опасности?

Он смотрел на меня, щуря янтарные глаза, но по крайней мере больше не допрашивал.

Отчаянно пытаясь сменить тему, я сказала:

— Репортер с тобой связался? Тот, насчет дочери?

Он закрыл глаза и сделал глубокий долгий вдох. А когда открыл, они снова были цвета шоколада.

— Да, и спасибо за то, что я не подозревал о его существовании. Ты не предупредила. Он-то считал, что ты мне звонила, и прошло немало времени, прежде чем я начал понимать, о чем речь.

— Так они приедут сюда?

Адам махнул рукой в сторону комнаты Уоррена.

— Когда тут бродит тот, кто может сделать такое с моим волком? Они должны были приехать. Мне пришлось позвонить и сказать, что сейчас это нежелательно. Но не знаю, к кому его направить. Нет ни одного Альфы, которому я доверил бы свою дочь, а та девочка еще моложе.