Тени тевтонов - Алексей Иванов

В тот страшный день, когда бесповоротно поднялся мост над сухим рвом, Рето протащил Сигельда через входной тоннель Высокого замка в клуатр – открытый двор, окружённый двухъярусными галереями. Магистр Людвиг и рыцарь Хубберт остались сражаться в Среднем замке возле магистерского дворца. Рето уже готов был оплакивать их, но брат Этцель, капеллан, сердито встряхнул его за плечо: старые воины не отдадут свои жизни богемцам! Так и вышло. Через час магистр и Хубберт, шатаясь от усталости, тоже выбрались в клуатр из винного погреба. Мечи их были иззубрены, латы иссечены, а плащи-герренмантели превратились в лохмотья, бурые от чужой крови.

…Отбиваясь, они пятились в глубь дворца. В тупике под капеллой Святой Екатерины они сдвинули сундук, и под ним открылся подземный ход. Магистр лампадой из капеллы освещал себе дорогу по галерее с кирпичными стенами, а полуслепой Хубберт знал путь на ощупь. Он заранее заготовил тут бочонок с порохом. Магистр поставил на него лампаду. Когда рыцари впотьмах добрались до лаза, ведущего в винный погреб Высокого замка, до них донёсся отдалённый гул взрыва и мощного обрушения. Подземный ход был завален.

Магистр фон Эрлихсхаузен, как и прежде, возглавил оборону замка.

Замок был прекрасно снабжён всем, что нужно для долгой осады. Вино, масло, солёное мясо, мешки с зерном и горохом, дрова, сотни арбалетов и связки толстых стрел, испанские аркебузы и французские кулеврины… Водой обеспечивал колодец в клуатре. Для обороны не хватало только людей.

Всех свободных от караула магистр Людвиг собрал в зале конвента.

– Мы – немцы, – сказал он, – и потому ни в чём не уступим мятежникам. Замок будет жить по Статутам. Послабления недопустимы.

И жизнь замка подчинилась прежнему уставу. Колокол-кампан на бургфриде отбивал время. Братья сходились на мессы и выполняли работы. При скудных трапезах чтецы читали о подвигах доблестного Гюнтера фон Арнштайна. Магистр приказал не обогревать дормитории, общие спальни рыцарей, и братья спали в холоде, чтобы всегда быть наготове. Никто не имел права на снисхождение: если брат на трапезе просил добавку, то на следующей трапезе получал ещё меньше; если был недоволен заношенным юбервурфом, то при следующей смене одежды принимал ещё большую рвань; если желал передышки в трудах, ему увеличивали урок. Так сурово тевтонцы жили всегда.

Все обязаны были нести караул. Однажды в галерее, ведущей к данцкеру, Рето увидел призрак польской княгини Жулиты. В открытые бойницы галереи врывалась вьюга, летучий снег закрутился столбом, и в нём проступили черты прекрасной жены. Это и была Жулита. Когда-то её супруг попал в плен и сидел в «железной келье» Мариенбурга; любящая княгиня хотела освободить его и пробралась в замок в одеяниях монаха, но её разоблачили и замуровали в стене галереи заживо. С тех пор мятежный дух Жулиты и бродит здесь по ночам. Он может проклясть рыцаря преступной любовью. Но Рето не боялся призрака.

Да, братьям Ордена любовь к женщине была запрещена. Нельзя обнимать даже сестёр и матерей. И ничто не в силах отменить этот закон. Когда магистр Конрад фон Юнгинген умирал от желчекаменной болезни, лекарь сказал ему, что исцеление – в близости с женщиной. Господь простит. Но магистр сам не позволил себе отступничества от обетов и умер. Способен ли Рето на такое?

Для рыцарей Ордена избавлением от терзаний была святая Варвара. Дочь финикийского царедворца Диоскура, она славилась своей красотой. Высокое взывает к высокому, и Варвара приняла веру в Христа. Диоскур же впал в неистовство: обнажив деву, он истязал её и бичевал кнутом, а потом отсёк ей голову. За это Диоскура сожгла молния. Рето колотила дрожь, когда он думал о блистающей наготе Варвары. Для братьев Ордена эта мученица была той Прекрасной Дамой, которой поклоняются рыцари в миру. Рето уповал, что когда-нибудь на него снизойдёт милость небес – к нему явится Варвара и удостоит облобызать колено или десницу. Но явился трепетный Сигельд.

Караулы отогревались у воротной арки, закрытой поднятой плоскостью большого моста. Здесь стояла жаровня с тлеющими углями. Рето протягивал к теплу замёрзшие ладони и рассматривал свисающую сбоку цепь с чугунными шарами – противовесами малого мостика для пеших. В аду ликующие демоны повесят на него, на Рето фон Тиендорфа, такие же ядра, чтобы он бесконечно тонул в огненной и бездонной геенне, принимая возмездие за свой грех.

Орден был строгим, но великодушным. Он умел прощать тех, кто кается. Прощение исключалось только за три греха. За трусость обезглавливали. За переход в магометанство изгоняли. За содомию бросали в темницу до конца жизни. А несчастный Рето уже прелюбодействовал в сердце своём.

Рето не мог поверить, что он – содомит. Его никогда не прельщали юные послушники, не тянуло покориться воле зрелого мужа. Но неужели в его душе пряталось отравленное семя, которое сейчас взросло ядовитым цветком? Не может быть! Он так истово молился – разве не уловил бы смрада греха? Нет, он слышал только благоухание. Сигельд был слаб, словно дева. В осаждённом замке он казался обречённым на гибель, как святая Варвара в доме Диоскура. И Рето хотел всего лишь защитить друга от угроз. Рядом с ним Рето ощущал себя не козлоногим сатиром, распалённым похотью, а доблестным Гюнтером фон Арнштайном! Да, он братсвященник, а не брат-рыцарь, но любой брат Ордена – всегда воитель. Он, Рето фон Тиендорф, вскормлен историей Ордена, и он не может не быть воином, воином духа! Любовь к Сигельду не сокрушала его добродетель, а укрепляла его доблесть! И что же ему делать? Что делать?..

* * *

Бродячим таборитам редко выпадало зимовать с таким удобством. Обоз разместился в Нижнем замке, а войско – в Среднем. Табориты заняли гостевые палаты, покои комтура и магистерский дворец, а полякам Торуньской хоругви уступили опустевший фирмарий. Продовольствия и пива, фуража и дров захватчикам хватило бы на целый год. В замке имелись пекарня, кухня и баня. Печи-гипокаусты подогревали полы. И нужники у немцев были устроены в башнях, чтобы не мёрзнуть с голым задом на ветру. Только вот потребовалось отмыть кровь с каменных плит и заколотить досками разбитые окна.

Ульрих Червонка поселился, разумеется, в жилище магистра. Он так и не выяснил, как эта девка попадает к нему. Нетопырем влетает в окно? Впрочем, даже если она призраком проплывает сквозь кирпичную кладку – плевать.

– Ты ведьма? – как-то раз спросил её Червонка.

– Хочешь – считай ведьмой, – отмахнулась Сигельда.

Для Червонки она сделалась потребностью, подобно человечьей крови для упыря. Упырь ведь не бросался на любого встречного. На глухих дорогах Валахии или Шумавы упыри держат постоялые дворы и любезно привечают путников, не причиняя зла, но рано или поздно они всё равно вынуждены кого-нибудь убить. И Червонка тоже по нескольку дней жил обычной жизнью, но в нём неотвратимо копилась угрюмая жажда, а Сигельда освобождала его.

– Чего тебе надо от меня, сука? – спрашивал Червонка.

– Высокий замок! – смеялась Сигельда, блестя во тьме зубами.

Высокий замок угрюмо нависал над Средним замком, непроницаемый, как заколдованная скала. Внутри сидели рыцари-мизгири, но стены их убежища невозможно было пробить. И золото эти стены тоже не разомкнёт.