Там, где течет молоко и мед - Елена Минкина-Тайчер

– Кого? – в ужасе спрашивает Меер. – О чем ты?

– Господи, да ты просто младенец, – опять улыбаюсь я. – К ней приходят иногда, разве ты не знал? Или ты думаешь, среди русских есть хоть одна девственница?

– Ты врешь! – Меер вскакивает на ноги, и я почти мечтаю, чтобы он ударил меня своими тяжело сжатыми кулаками. – Ты все врешь!

– Ну подумай, зачем мне врать, – из последних сил говорю я, – ты же спросил, вот я и стараюсь тебе помочь. Сам можешь убедиться, тебе она точно не откажет.

Конечно, это было не слишком хорошо, скажете вы. И как я могла не пожалеть Яэль, свою подружку?

А меня кто-нибудь жалел? Разве она когда-нибудь думала, каково мне ходить за ними, смотреть, как Меир прижимает ее светлую голову к своему плечу, как дрожат его пальцы? Я просто не могла больше жить в этой тоске, в этих ужасных блузках с рюшами, плоских старушечьих туфлях (каблук портит ногу!), вечных уроках и правилах хорошего тона. Я умирала от желаний. Я страстно хотела вот так хохотать на весь дом, и обнимать его крепкую шею, и уходить с ним в темноту парка, взявшись за руки…

Волшебство детства и буря

Были в моих объятьях

Я знаю, что чужой огонь

Зажег мои ночи…

Да ничего плохого для Яэль я и не сделала, если подумать. Той же осенью, вскоре после нашей свадьбы, она отказалась от службы в армии и уехала в Америку. Окончила там школу медсестер, вышла замуж. Это же мечта всех русских – оказаться в Америке. Что им наша нелепая страна! Кстати, у нее четверо детей, дочь и три сына. И ни один из них никогда не будет служить в боевых войсках или даже в охране. Так что, можно считать, я ей обеспечила спокойную счастливую жизнь.

Телефон! Наконец-то!

– Авив, мальчик мой! А… это ты Меир, извини, знаешь, у вас стали очень похожие голоса. Нет, не звонил, ты знаешь, он забыл пелефон… Меир!.. Ты что, плачешь?! Нет, нет, просто показалось. Да, я тоже слышала, два вертолета. Семьдесят. И все погибли…

– …Меир, скажи мне… скажи мне… Ты что-то знаешь? …Меир, ты знаешь про Авива? Поклянись. Поклянись его здоровьем. Ну хорошо. Ну ладно. Прости.

Боже мой, я совсем распустилась! Бедный Меир, он так расстроился из-за этих вертолетов. Семьдесят мальчиков! Но Авив не там. Авив на учениях. Просто он не может позвонить. Такой рассеянный ребенок!

Никогда не видела Меира плачущим. Нет! Всё ты видела, и всё ты помнишь, нечего обманывать саму себя!

Он сидел на том же месте у окна, злые черные слезы катились по его щекам, злые грязные слова шептали его губы.

– Все правда! – выкрикнул он сдавленно и, морщась как от яркого света, принялся стучать кулаком по колену. – Ты сказала правду, Хава!

– Что? О чем ты? – выдавила я, холодея.

– Ты была права! Она впустила меня! И я был с ней! И я был не первый! Ха!

– Подожди, ты что-то не понял…

– Что тут было не понимать? Она сама сказала… Она сказала, что не может ничего объяснить, потому что она – плохая и гадкая, и я не прощу… Идиот! Тупой влюбленный осел! Никогда, никогда не хочу ее видеть!

Он уткнулся головой в мои колени и заплакал, скорее завыл, давясь ненужными злыми словами… Я чувствовала жаркие руки через полотно брюк, черная стриженая голова плотно прижималась к моим ногам, бедра стали мокрыми от его слез… И тогда я легла с ним рядом на пол и принялась целовать эту ненаглядную голову, руки, обожженную шею в вороте военной рубахи…

– Я люблю тебя, Меир, радость моя, безумие мое, я так люблю тебя, бедный… бедный… любимый мой…

Да, он испугался на какое-то мгновение, отпрянул и вдруг жадно стиснул меня своими немыслимыми руками, закрыл горячими губами мои губы, рванул пояс брюк.

Мне было больно, невозможно больно и невозможно хорошо, он сжимал меня все сильнее, давясь слезами, он все сильнее кусал мои губы и наконец рванулся, задрожал в моих руках… и он был мой, что бы ни случилось раньше, сейчас он был только мой, во мне, на мне…

Я заплакала. Он тяжело отшатнулся, испуганно посмотрел на свою одежду запачканную моей кровью…

Он схватил мои ладони дрожащими руками и прижал к лицу, к обжигающим своим губам. «Хава, милая, прости! Почему ты не остановила меня? Почему ты не сказала мне? Ты пожалела меня, милая моя, добрая моя…»

Потом он уехал на сборы. Какие-то длинные учения в пустыне. Три месяца. Меня тошнило дни и ночи, мама, конечно, сразу заметила, поздней ночью, чтобы не услышал отец, устроила жесткий унизительный допрос, с размаху ударила по дрожащей щеке. Из армии меня отпустили без большого шума, хотя, девчонки, конечно, сплетничали и шушукались.

Под хупой я стояла с уже заметным животиком. Мама Меира кривила губы и отворачивалась. Моя мама отказалась покрыть голову и только в последний момент набросила нелепую синюю косынку. Стакан выскользнул из-под ноги жениха и откатился в сторону, гости тихо засмеялись:

– Ничего не поделаешь, брат, женился на полании, попадай под каблук, – усмехнулся отец Меира и резко прихлопнул стакан блестящим ботинком.

– Всю жизнь мечтала породниться с сефардами, – шепнула мама.

Тот, кто любил меня, вернется на ваши поля,

В вашу пустыню,

И он поймет, я была среди вас

Как дикий росток.

– Алло, сынок! Таль, это ты, извини. Давай говори скорее, что тебе нужно, я жду звонка от Авива. Что за глупости, конечно я тобой интересуюсь, просто ты же видишь, что творится в стране. Такая страшная авария! Нет, нет, с чего ты взяла, Авив совсем не там. Их перевели на учения. Просто он забыл пелефон, поэтому до сих пор не звонил.

– Что ты хотела мне сказать? Остаешься у Дани? Опять? Ты ведь уже оставалась на этой неделе! Да, извини. Конечно, ты сама можешь решать. А что думает его мама по этому поводу? Она тебя любит? Ну-ну. Нет, почему, я хорошо понимаю, она тебя любит. У нее ведь нет собственных дочерей, мужа, сына, наконец, кого ей любить, кроме тебя! Ну извини, совсем я не стараюсь тебя обидеть, просто я волнуюсь, что ты опять останешься голодной. При всей любви, вряд ли она станет готовить твои дурацкие вегетарианские котлеты. Хорошо, картошка так картошка. Таль, подожди еще минутку. Не бегай там после душа босиком. На улице зима, а я не думаю, что у них есть ковер в коридоре. Откуда мне знать? А то я не знаю этих румын! Таль! И не вздумай бросить мокрое полотенце на стул! Это тебе не дома. Ну хорошо, хорошо. Целую.

Вы слышали? Она ее любит! А с другой стороны, почему такую девочку не любить? Волосы прекрасные, глаза выразительные, на нее с детства на улице оборачивались. И умница. Год после армии, а уже в университете! Экономика и управление! Не то что эта современная молодежь, до тридцати лет по Индии болтается! И характер хороший, умеет за себя постоять.

Да, я тоже думала, что умею за себя постоять. Довольно долго у меня это неплохо получалось.

Собственно, я сразу почувствовала, хотя была совсем молодая, Таль только отдали в ясли. Слишком он веселый стал. И все думает о чем-то своем. И что это за конференция в Мигдаль Эмеке? Да еще с ночевкой. Тоже мне, центр науки! Конечно, я ничего не стала спрашивать. Просто положила письмо вместе с конвертом на стол. От такого растяпы только и можно ожидать – любовное письмо носил в кармане брюк! Сотрудница из его же отдела! До какой пошлости могут женщины дойти, даже не придумаешь. Он разозлился конечно, опять со своими анекдотами начал выступать. «Почему, говорит, – полания закрывает глаза в середине секса? – Потому что она не может видеть, что кто-то получает удовольствие!»