Зеркало маркизы - Наталия Ломовская

Оказалось, что делать ничего не надо, но Анна не растерялась.

Она сняла чехлы с мебели и смахнула пыль. Не во всех комнатах, конечно, только на кухне, в гостиной и в своей спаленке наверху. Подумав, приготовила еще гостевую комнату, на всякий случай. Пошла в сад. На клумбах цвели розы, и Анна сделала несколько букетов. Выстроила вазы на мойке – какая красивая эта, с синими и алыми китайскими рыбками! – обнаружила, что нет воды. Не растерялась, пошла к соседям, посоветовалась, разобралась, нашла кого надо, потребовала включить воду. По дороге собрала еще букет. Вернулась, наполнила вазы водой, расставила в разных комнатах. В гостевую, не без умысла, отнесла вазу с полевыми цветами.

Анна вернулась домой.

В тот настоящий, единственный дом, который у нее был всегда, в котором она была хозяйкой с рождения.

Анна совершенно обжилась и даже стала, на свой страх и риск, водить машину, томившуюся в гараже. Ту самую, из которой ее выпроводил Милан. У Анны были права, но не имелось документов на машину. Впрочем, она водила очень аккуратно, и сотрудники ГИБДД, сделавшие уютную засаду на выезде из поселка (как при игре в «казаки-разбойники», честное слово!), ни разу ее не остановили. Она ездила в ближайший супермаркет за продуктами, ей нравилось катить тележку по рядам, бережно нагружать ее пакетами, банками, а потом – везти к автомобилю. В один из дней Анна завернула на базар, где между прилавков со снедью и прилавков со строительными материалами теснился птичий рынок. Продавали там, конечно, не только птиц, но и коз, кроликов, котят, щенков и даже хорьков. Анна загляделась на крысенка, лихо бегущего в колесе, но ей стало неприятно, и она отвернулась. Увидела, несомненно, сумасшедшую женщину в малиновом пальто с чернобурым воротником – это в такую-то жару! – в фетровой шляпе, украшенной блестками, брошками, бумажными цветами, в серебряных босоножках на каблуках. Незнакомка прислонилась к ограде, активно машет на себя бумажным веером, на грязной руке вспыхивают копеечные кольца. В другой руке у нее поводок. Жмется к пыльной земле прекрасная солнечная собака, большая, с доброй и отчаявшейся мордой. Длинная шерсть нечесана, в ней запутались репьи. Впрочем, сначала Анна не видит собаку, а обращает внимание только на ее хозяйку. Анну привлекает картина чужого безумия, как завязавших алкоголиков будоражит вид чужого опьянения. Нечаянно она замедляет шаг, а этого делать ни в коем случае нельзя, потому что сумасшедшая кричит ей прямо в лицо:

– Ее зовут Мара!

И обматывает собачий поводок вокруг запястья Анны. Та и глазом моргнуть не успевает, как сумасшедшая поворачивается и, весьма прытко поковыляв прочь на своих кривоватых серебряных каблуках, очень скоро исчезает в жарком полдневном мареве.

– Мара? – переспрашивает у пустоты Анна.

Собака виляет хвостом.

– Я все равно хотела завести собаку, – говорит Анна.

Это была неправда. Она не собиралась заводить собаку и пришла сюда не за ней. Анна не просила собаку у родителей, когда была ребенком, и скорее купила бы себе на рынке не щенка, а котенка. Рыжего персидского или сиамского. Кошка спокойнее, чище. С ней проще переезжать с места на место – сунул в переноску, да и дело с концом. Кошку не надо дрессировать, только договориться насчет лотка.

Но…

Люди, приобретающие собственный дом, чаще всего заводят собаку.

И вовсе не затем, чтобы было кому их охранять, прошли те времена.

Собака – стабильность, собака – привязанность, собака – символ постоянства. Если человек ведет собаку, значит – он здешний. Если собака брешет во дворе, значит – дом жилой, заселенный. Кто заводит собаку – собирается жить долго и не болеть, а то кто станет ее кормить?…

– Ну, так и быть – пошли, Мара. Домой!

Собака запрыгнула на сиденье так, словно делала это всю предыдущую жизнь. Дома ее придется искупать и вычесать, но, насколько могла судить Анна, Мара не выглядела ни больной, ни запущенной. Вероятно, ее хозяева, кто бы они ни были, заботились о своей питомице.

Пришлось еще заехать в магазин за пакетом собачьего корма, так что вернулась Анна в сумерках. А когда подъехала к дому – увидела, что в окне гостевой комнаты горит свет.

Входная дверь была заперта. Анна вошла первой, оробевшая собака – за ней. Но в доме никого не было. Свет в гостевой комнате могла оставить сама Анна. Но она же не входила туда вот уже пару дней! Что ж, два дня назад и забыла выключить. Ничего удивительного. Надо будет следить за своими привычками, а то, пожалуй, потом по счетам не расплатишься.

В душе Анна знала, что не включала свет в гостевой комнате.

Ни пару дней назад и никогда вообще.

Она погасила свет в гостевой, но зажгла во всех остальных комнатах. Противореча собственному желанию экономить. Экономить она будет потом.

Анна купала Мару в ванной. Та покорно позволяла тереть себя лавандовым мылом, только отфыркивалась.

– Кажется, тебе нравится мыться, да, собака? Это хорошо. Значит, мы с тобой поладим. Я люблю чистюль, – приговаривала Анна. За пару недель, что она жила одна, она немного отвыкла от своего голоса. Анна разговаривала по телефону с родителями и обещала им приехать, как только закончит оформление наследства. Или они приедут к ней. На самом деле Анна не хотела их видеть, но благоразумие заставляло ее врать. Больше она ни с кем не разговаривала. Ах, да – с соседкой Настей. Настя была истощенной блондинкой, вряд ли старше самой Анны, но замужней, и потому держалась покровительственно. Анна сказала, что у нее есть жених, который скоро приедет. Просто для того, чтобы Настя не зазнавалась, что замужем.

– Нет, нет, стой! – закричала Анна, но было поздно – выбравшаяся из ванны Мара решила не ждать, когда ее вытрут полотенцем, и отряхнулась, да так, что мокрым стало все вокруг: и стены, и потолок, и хозяйка. – Глупое ты животное…

В общем, хорошо, что она завела собаку. Есть в этом что-то правильное. Мара оказалась деликатным и воспитанным животным. Она слушалась команд, не пачкала в доме и знала свое место. Даже слишком хорошо знала его – как легла в первый же день в углу кухни, так и осталась там. Анна была бы совсем не прочь, чтобы Мара спала если не на ее кровати, то хотя бы в спальне, но псина не желала подниматься на второй этаж, а когда хозяйка затащила питомицу на пару ступенек вверх, начала мучительно скулить и упираться. Видимо, она не могла перебороть свое отвращение к лестницам, и Анна оставила животное в покое.

Первый раз Мара завыла на рассвете. Анна решила, что собаке приспичило, и спустилась, чтобы открыть ей дверь. Шерсть у Мары на затылке вздыбилась, в глазах стояла тоска и злоба. Псина не стала ласкаться к хозяйке, а сразу метнулась к двери и начала скрести ее лапой. Анна открыла, собака метнулась опрометью из дома и растаяла в сером тумане, в моросящем дождичке. Анна недоумевала – что на нее нашло? Но скоро забыла об этом случае, до очередного воя, и тогда уже дала слово отвезти собаку к ветеринару. Тот не удивился, осмотрел и сказал: