Междуречье - Гарри Тертлдав

во дворец. Я твой раб, и раб могучего лугала. — Лучше любой из вас, подумал он, чем Энгибил. Разумеется, вслух он этого ни за что не сказал бы. Инадапа тоже встал.

— Идем. — Он обернулся к Эрешгуну. — Мастер-торговец, твой дом никто не упрекнет в пренебрежении гостеприимством.

Вместе с управляющим Шарур шагал по улице Кузнецов ко дворцу лугала. Изредка в просветах между домами мелькал храм Энгибила. Храм был больше дворца. Его строили тогда, когда Энгибил еще сам правил городом, задолго до того, как появились лугалы, пожалуй, даже до того, как появились энси. Кимаш, а до него его отец и дед, не забывали о храме, хотя больше уделяли внимания приношениям, чем ремонту храма. Они надеялись, что роскошь компенсирует богу потерю власти. На протяжении трех поколений так оно и было. Сейчас...

Шарур простерся перед Кимашем, сидящим на высоком троне, обшитом листами золота. Когда он поднялся, лугал сразу спросил:

— Верно ли говорят, что Энгибил крепко держит твою клятву и не выпустит ее из рук даже для того, чтобы ты мог заплатить выкуп за невесту?

— Да, могучий лугал, это верно, — ответил Шарур. Ни он, ни его отец, ни, насколько он знал, призрак его деда никому ни словечком не обмолвились о воле бога. Мог рассказать Димгалабзу, но это было его право.

Кимаш нахмурился.

— Бог жестоко с тобой обращается, — заметил он и нахмурился еще сильнее. — В наши дни все боги жестоко обращаются с Гибилом. Наши купцы возвращаются из странствий с пустыми руками; иноземные купцы не приходят на нашу рыночную площадь с товарами. Наш город страдает. — Он глубоко вздохнул. — Если бы Энгибил вздумал лишить меня моего высокого места, многие в Гибиле приветствовали бы такой шаг. Если бы бог задумал изгнать меня из этого дворца, многие в городе возрадовались бы. Они же все считают, что как только Энгибил возьмет правление городом в свои руки, торговля наладится, а значит, будет и прибыль.

— И тогда они станут такими же, как имхурсаги, — сказал Шарур. — Кто захочет жить так, как они живут, чтобы Энгибил говорил нашими устами, как Энимхурсаг говорит за них?

— А кто захочет жить в городе без торговли? — Кимаш поерзал на троне. — Кто хочет жить в городе без прибыли? Не многие, меньше, чем ты думаешь, сын Эрешгуна.

— Я бы тоже не хотел жить в городе без торговли, — сказал Шарур. — И прибыль мне не помешала бы. Только я еще меньше хочу жить так, как живут имхурсаги.

— Вот потому я и призвал тебя, — сказал лугал. — Если Энгибил снова станет править городом, потеряю не только я, ты и твой дом потеряете больше.

— Ты прав, могучий лугал, — Шарур склонил голову. — Я уже потерял многое: потерял надежду на брак, потерял семью, семья моей суженой тоже потеряла. Я же хотел жениться, как ты знаешь.

— Да, знаю, — кивнул Кимаш. — Именно поэтому я позвал тебя. Вот поэтому я даю тебе и никому другому задание, о котором я давно думал.

— Что я должен сделать, могучий лугал? — спросил Шарур.

Но вместо прямого ответа Кимаш начал издалека.

— Ты первый принес в Гибил известие о том, что люди других городов, люди других земель отказываются иметь с нами дело. Ты первый сообщил, что боги других городов, боги других земель разгневались на нас. Я хочу, чтобы ты разузнал, почему это так. И как с этим покончить.

— Могучий лугал… — Шарур заколебался.

— Говори, — приказал Кимаш. — Поведай, что у тебя на сердце.

— Ты сказал, — Шарур сосредоточился. — Как ты, должно быть, слышал от меня, могучий лугал, боги Алашкуррута говорят, что запрещают своим людям торговать с нами, потому что мы слишком самостоятельны, что недостаточно чтим нашего бога. И единственная возможность изменить положение дел — это стать такими же, как имхурсаги.

— Да, сын Эрешгуна, я слышал это из твоих уст, — согласился Кимаш. — Но у меня вопрос: почему это вдруг в этом году мы стали более самостоятельными, чем в прошлом? Почему они решили, что в этом году мы вдруг стали меньше чтить своего бога, чем в прошлом? Почему Алашкуррут в прошлом году мог торговать с нами, а в этом не может? Что изменилось за столь короткое время, что настроило против нас богов Алашкуррута, а с ними и некоторых богов Кудурру?

Шарур уставился на Кимаша. Затем снова пал ниц перед лугалом. Уткнувшись головой в землю, он сказал:

— Поистине, могучий лугал, эти вопросы требуют ответа. Когда боги говорили со мной, я просто внимал их словам и не оглядывался назад. По тому, как они говорили, — добавил он, — я не заметил в их словах ничего, кроме правды.

— Встань, Шарур, — сказал Кимаш. — Я и не думал, что боги Алашкуррута обманули тебя. Боги горной страны говорили правду. Но вся ли это правда? Боги умеют говорить часть правды и скрывать другую часть.

— Это так, могучий лугал, — подтвердил Шарур.

— Конечно, так, — досадливо кивнул Кимаш. — Боги создали человека во глубине времен, и с тех пор так никто и не узнал, зачем они это сделали. Истина подобна луковице, в ней один слой скрывается под другим. И вот мое задание тебе, сын Эрешгуна: откуси от луковицы истины. Проникни сквозь первый слой зубами своего остроумия. Узнай, что лежит под ним. Пойми и расскажи мне то, что узнал.

— Слушаю и повинуюсь. — Шарур поклонился. — Я узнаю все, что смогу, и так быстро, как смогу, и поведаю вам, что узнал. — Однако по его лицу было заметно, что он колеблется. — Однако вряд ли я узнаю это в стенах Гибила. Мне придется отправиться в другие земли.

— Иди, куда считаешь нужным, — сказал ему Кимаш. — Но мне кажется, что возвращаться в горы Алашкурру не обязательно. Я не знаю, как изменится Гибил к твоему возвращению; я не знаю, буду ли я сидеть на этом месте, когда ты вернешься из своего путешествия.

Шаруру показалось, что последний вопрос беспокоил лугала больше всего. Если Кимаш боялся, что Энгибил вернет себе власть раньше, чем Шарур вернется из путешествия, власть лугала действительно висит на волоске.

— Могучий лугал, —