Потери и находки - Вера Чиркова

Домики, сложенные наполовину из камней, наполовину из сучьев, ночью стали волшебными жилищами необыкновенных существ, русалок или фей, и теплый огонек свечи, озарявший небольшое оконце самого дальнего, вызвал необъяснимое волнение. Как будто, заглянув туда, Алильена сумеет рассмотреть дивный народец, собравшийся на ужин за застеленным лунной скатертью столом. Будут мерцать жемчуга и светить алым кораллом короны из гроздей прошлогодней рябины, чарующе звенеть кубки из горного хрусталя и в такт им мелодично петь струны темных, причудливо резных арф.

Девушка не выдержала, осторожно заглянула сбоку в оконце и застыла, прикипев взглядом к деревянной столешнице, освещенной шестеркой вставленных в медный подсвечник свечей. На ней тускло поблескивали разными цветами многочисленные бутыли, собранные словно на продажу. Большие и малые, тонкие и пузатые, темные и прозрачные, они стояли плотной, молчаливой толпой, как приготовившиеся к штурму крепости воины, и выглядели так же сурово и загадочно.

Лил оторвала взгляд от этой грозной, безмолвной армии и внимательно рассмотрела лица окружавших стол травниц, так же молча взиравших на новую фигуру ее господина. Он стоял к горбунье вполоборота и с самым сосредоточенным видом рассматривал бутыли, время от времени проводя над ними рукой, в которой держал какой-то небольшой предмет.

О том, как опасно подглядывать за травниками и прочими жителями Средиземья, имеющими профессиональные тайны, горбунья было осведомлена намного лучше многих и потому совсем уже собралась уйти, но тут ее хозяин наконец опустил руки и что-то сказал окружавшим его женщинам. Они разом зашевелились, расцвели довольными улыбками, начали переговариваться и составлять бутыли в корзины и сундучки. Лишь одна из молодок не обращала на флаконы никакого внимания. Обошла стол, нахально уставилась на мужчину и, делано простодушно усмехнувшись, произнесла всего несколько слов, почему-то вызвавших у всех остальных лукавые смешки.

Варден обернулся к травнице и оказался почти лицом к лицу с горбуньей, однако даже не заметил стоявшей за окном девушки. Все внимание было устремлено на молодку, и на его лице стремительно расцветала совершенно невозможная улыбка. Неожиданно застенчивая, нежная и одновременно откровенная, жаркая. Она была так незнакомо, щемяще прекрасна и вместе с тем остра, как кинжал.

И этот кинжал пронзил Лил насквозь, пришпилил к сухому столбику, как иголка ветреную бабочку, и, резко отняв все силы, оставил медленно истекать горькой кровью.

За окном мелькнул хоровод светлых юбок, послышался глуховатый мужской голос, заглушенный взрывом смеха, потом хлопнула дверь, скрипнула ступенька, и невидимая отсюда женщина негромко и томно подсказала:

— Сенник направо.

Лил словно кипятком окатили, она подхватила оборки нижней юбки и стремглав ринулась прочь, не успев сообразить, что бежит совершенно напрасно, так как стояла слева от крыльца и никто бы ее не заметил. По серебристой тропке девчонка неслась, как убегающий от погони воришка. Молодые ветки и листья, призрачные лишь на вид, безжалостно хлестали по лицу, но Лил вгорячах не обращала на эти удары никакого внимания.

Ворвавшись в домик, потом в каморку, где спал Ленс, горбунья почти минуту ошалело металась по крошечной комнатушке, пытаясь придумать, какими словами убедить брата бежать отсюда, причем немедленно. В эти мгновения ей было абсолютно не важно, сколько лиг от деревушки травниц до ближайшего города и как она объяснит там свое появление. Не волновало девушку и отсутствие документов и денег: всегда можно убедить какую-нибудь торговку купить сережки, припрятанные в потайном кармашке Ленса именно на такой случай.

Беспокоила лишь проклятая клятва, но Лил надеялась как-нибудь ее обмануть. Сила за последние дни восстановилась, и хотя она истратила немного, чтобы дойти досюда, можно будет заставить себя не чувствовать тянущей, как зубная боль, тоски.

— Ленс… Ленс… — тихонько теребила она брата, но тот только несчастно кривился и пытался забиться поглубже под одеяло.

Девушка огорченно вздохнула: дорога через перевал стала нелегким испытанием для непривычного к долгим переходам мальчишки. Нескольких лун жизни в деревне и игр с сельскими подростками оказалось явно недостаточно, чтобы сравниться с ними в выносливости.

— Не спится? — мягко и ласково спросила неизвестно когда вошедшая в каморку старшая травница. — Выпей немного молочка. Оно весной силу особую имеет, коровки наши на целебных травах пасутся.

Несмотря на давнюю нелюбовь к молоку, отказаться от кружки, протянутой ей с самыми искренними добродушием и приветливостью, горбунья не смогла и с внезапной жаждой выпила почти половину.

— Спасибо.

— Не за что. А теперь ложись, милая, устала за день-то, я вижу. И не беспокойся за мальчика, сама присмотрю. А к утру сварю ему особый отвар, усталость снимающий. Сразу видно, не каждый день ему приходится так много ходить, но лошадку послать вам навстречу не могла. Слишком поздно послание пришло, не успела я вызвать лошадку-то…

Она говорила и говорила, и мягкая, беззлобная вязь ее слов все лилась и лилась, незаметно свиваясь в незримый, мягкий и теплый кокон, нежно и неодолимо тянувший в глубину сна, и не было никакого желания противиться этому тяготению.

— До встречи…

— Прощай, милый… боюсь, более свидеться не придется, — печально мотнула головой молодая женщина и поспешила улыбнуться: негоже ставить на пути уходящих в дальнюю дорогу тяжкие чувства. — Да ведь мы и не собирались. Надеюсь, достанется мне от этой ночи памятка о тебе… к осени будет ясно.

— Как судьба даст, — целуя ее напоследок, хмуро вздохнул Инквар; рассказывать случайной возлюбленной про предпринятые им меры, чтобы никогда не оставлять на произвол судьбы своих детей, он не собирался.

Заботливо поправил одеяло, еще раз коснулся губами румяной со сна щеки и, не оглядываясь, вышел из сарайчика. Растягивать прощание и жестоко, и бессмысленно, да и права она, вряд ли им придется встретиться еще раз. Во всяком случае Инквар вовсе не собирается возвращаться ни в эту долинку, ни в монастырь Трех Дев.

— Идем, позавтракаешь, — ждала его на крыльце старшая травозная, завернутая в белую шерстяную шаль.

Белый цвет был их особым знаком, и никто из ночников или баронских ловцов не решился бы захватить в плен девушку, одетую в белые юбки и платок. Слишком дорого это могло обойтись, ходили по дорогам осененных звездопадной ночью стран байки про города и поселки, в одночасье ставшие жертвами неведомых болезней. Причем никогда не страдали те селения, где не было родичей или друзей негодяя, осмелившегося напасть на травницу.

— А мой сын и няня уже встали? — осведомился Инквар, садясь к столу, и едва не поперхнулся, услыхав спокойный ответ:

— Нет, и не встанут. Но ты не волнуйся, им полезнее еще несколько часов поспать. Тележка с сеном, устроим поудобнее — и доедут.

— Опоили, — утвердительно кивнул искусник.

— А куда было деваться? — вздохнув, пожала плечами женщина и с внезапной строгостью уставилась сотрапезнику в глаза. — Ты уж прости мою наглость, не следовало бы вмешиваться, да дети-то из наших. Мы таких по всем селам и городам собираем и по мере возможности к трем сестрам отправляем.