Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах

Как он и предполагал, его плащ был безвозвратно испорчен, и, значит, в списке дел, намеченных на этот день, прибавился еще один пункт, выполнить который в нынешних обстоятельствах будет совсем непросто. Чтобы купить новый плащ, ему пришлось бы оставить Дебору одну, но делать этого Карл пока не хотел. Возможно, потом, если его предположения о солдатской чести окажутся верными, он и сможет отправиться в город, тем более что там были и другие дела, но это зависело не только от него. Вернее, не столько от него, сколько от других людей.

Но жить можно и без плаща, решил Карл и стал отмывать Дебору от уже засохшей и превратившейся в бурую корку крови.

Карл не был брезглив, тем более его не пугала кровь. Чего-чего, а крови он видел не меньше, чем иной мясник за всю свою жизнь. Так что, обмывая Дебору, он не обращал внимания на то, что именно он с нее смывает. Зато сам процесс обмывания спящей женщины оказался полон незнакомых Карлу впечатлений. Безвольное, податливое тело в его руках. Нежная белая кожа, медленно освобождающаяся от коросты запекшейся крови. Волосы, которые снова стали русыми, длинные и шелковистые, чуть вьющиеся волосы Деборы. Ее совершенная грудь, широкие бедра и крепкие ноги. Все это – ощущения прикосновений, зрительные образы и даже запах – неожиданным образом зажгло Карла, удивив его самого силой переживания, испытываемого им сейчас. Но овладеть спящей женщиной всегда казалось ему чем-то запретным, неприемлемым, противоречащим самой сути плотской любви. Поэтому в тот момент, когда он обратил внимание на то, как его руки смывают грязь и кровь с живота Деборы, Карл даже застонал от противоречия между охватившим его возбуждением и непристойностью своих мыслей. Усилием воли он взял себя в руки и продолжил мыть Дебору, лишь ускорив свои действия до предела, чтобы поскорее закончить начатое дело.

И все равно загнать демонов страсти, уже вырвавшихся на волю, обратно в узилище, созданное волей и привычкой, было непросто, и, когда, укутав вымытую, продолжавшую мирно спать Дебору в кусок полотна, он нес ее в спальню, Карл был уже в оке тайфуна. Он с огромным трудом удерживал себя в рамках разумного, но чувствовал, что стены его воли дают трещины и ему следует спешить. Поэтому, уложив женщину в постель и накрыв ее одеялом, Карл едва ли не бегом бросился в свою мастерскую.

Его руки дрожали от нетерпения, когда он закреплял кусок картона на большом мольберте, и вожделение, затопившее его душу, заставило его выбрать пастельные карандаши вместо угля, потому что образы, роившиеся в его голове, требовали теплого живого цвета, а не серых линий, оставляемых на бумаге углем. Однако это было все, на что хватило его железной воли. Особенно могучая волна, родившаяся в его рвущемся из груди сердце, смела последние барьеры и затопила сознание.

1

На этот раз, как, впрочем, уже случалось с ним в прошлом, Карл погрузился в переживание своих эмоций так глубоко, что отвлечь его от этого сладкого ужаса не могли никто и ничто. Это не означало, однако, что он полностью и окончательно прервал связи с внешним миром, как иногда случалось с другими художниками. Просто окружающий мир перестал существовать для него в той мере, в какой существовал обычно. Мир утратил значительную часть своей вещественности и значимости, но не исчез вовсе.

Как в тумане, спускался Карл несколько раз – сколько? – вниз, чтобы получить ответы, принесенные ему мальчишками от тех, к кому Карл их посылал, или чтобы встретить женщин, пришедших делать уборку в его испоганенном доме, или чтобы получить из рук княжеского герольда свиток, запечатанный гербом Семи Островов, но каждый раз Карл делал это, как сомнамбула или лунатик, не просыпаясь и не возвращаясь окончательно в вещный мир из своего собственного мира химерических видений. Он откликался на зов, приходящий извне, спускался из своей мастерской вниз, открывал дверь, выслушивал то, что хотели ему сказать люди, представавшие перед ним намного менее реальными, чем то, что стояло сейчас перед его глазами; он что-то говорил, брал и возвращал, делал распоряжения, но неизменно возвращался наверх, в мастерскую, к своей работе, моментально забывая при этом, ради чего только что ее прервал.

Когда он наконец очнулся от зачарованного сна, когда мощная энергия страсти и вожделения вышла из него до капли, пролившись волшебным эликсиром цвета и света на недавно еще девственно чистый картон, Карл почувствовал, что он неимоверно устал, отдав рисунку все, что у него было, но одновременно он почувствовал, как возвращаются к нему силы, вливаясь в опустевший сосуд его души извне. Это было странное, но давно знакомое и желанное ощущение. Пьяная легкость во всем теле, ощущение сладкого утомления и бурлящей от притока новой жизни крови. Это было похоже на то, что испытывает истинный кавалер после ночи, полной любви и вина. Такая ночь, это верно, отнимает силы, но она же дарит радость жизни и, значит, дарует новые силы – меняет кровь, как говорят знающие жизнь люди.

Стук в дверь повторился, и Карл понял, что из забытья его вывело не только окончание работы, но и настойчивый, не в первый раз, вероятно, повторяющийся нервный стук. Он вздохнул, с сожалением оставляя позади мир грез, с новым интересом посмотрел на сделанный им рисунок, удивленно пожал плечами и, накрыв картон тряпицей, пошел открывать.

Судя по освещенности комнаты, было уже близко к полудню. Внизу все было прибрано и отмыто, и окна открыты настежь, но запах пролитой ночью крови еще до конца не выветрился. Карл подошел к двери, открыл ее и снова удивился – во второй раз! На пороге его дома стояла дама Виктория Садовница, облаченная в длинный изумрудно-зеленый плащ с капюшоном, закрывавшим ее воронова крыла волосы.

2

– Добрый день. – Чувствовалось, что Садовница прилагает немалые усилия, чтобы выдерживать нейтральный тон. Ее что-то сильно тревожило, иначе она не пришла бы к Карлу, тем более в такой день, но в то же время и показывать свою тревогу, которая есть слабость, она не желала.

– Да уж, – усмехнулся Карл, которому в данном случае скрывать было нечего, да и незачем, – добрый.

Воцарилось неловкое молчание, тем более неприятное для Виктории, что она все еще стояла за порогом. Похоже, она просто не знала, как начать разговор, и начинала из-за этого волноваться. А Карлу молчание было не в тягость.

– Можно мне войти? – наконец спросила Виктория.

– Можно. Проходи. – Карл посторонился, пропуская Садовницу, и сделал приглашающий жест рукой.

– Спасибо.

Кивнув Карлу, она с видимым облегчением прошла в дом и остановилась.

Ну-ну, усмехнулся Карл, наблюдая за женщиной. Посмотри.

Не скрывая своего интереса, Виктория медленно огляделась вокруг, но после уборки, устроенной утром, смотреть, собственно, было не на что. Вот разве только запах… Запах пролитой крови все еще напоминал о том ужасе, который случился здесь ночью.

– Пойдем наверх, – предложил Карл. – Здесь все еще пахнет смертью.

Виктория ничего не ответила, но послушно пошла впереди него к лестнице и по ней наверх, в мастерскую Карла.