Последний выпуск - Наоми Новик

равно никакого проку в анклаве, – пробормотала я, поливая испачканную руку водой над сточным отверстием. – Думаю, он предпочел бы странствовать со мной и истреблять злыдней.

Но, конечно, Моя Прелесть была права – о такой глупости не стоило и думать. Той горстке людей, которые были мне небезразличны, возможно, осталось жить считаные месяцы (и в эту горстку я небезосновательно включала и себя). Я отчитала Ориона за то, что он пренебрегал учебой, но, по крайней мере, охота за злыднями имела рациональный смысл: он получал благодаря этому ману, и каждый злыдень, которого Орион убивал, уже не прыгнул бы нам на голову во время выпуска. Но я смогла бы приступить к постройке анклавов только в том случае, если бы выбралась из школы и вытащила тех, кто был мне дорог; поэтому прямо сейчас не стоило тратить время на пустяки.

Давайте, спросите, сколько времени я угробила на мечты. Или не спрашивайте. Я не хочу подсчитывать часы, которые спустила в унитаз. Школа дала мне это понять на Новый год. Весь день, с самого начала, пошел наперекосяк. Накануне я заснула, читая сутры – прочитав страницу несколько раз, я уже в общих чертах понимала смысл. Когда я проснулась, книга по-прежнему лежала открытой на постели. Я совершила ошибку – снова взялась за чтение. Казалось, за ночь текст стал проще; это было просто удивительно. Два абзаца (и полчаса) спустя я спохватилась, и мне пришлось неумытой бежать в столовую, почти в одиночку, чтобы успеть в самый хвост очереди. На завтрак я получила лишь жалкие остатки каши, которые отскребли со стенок кастрюли.

– Могла бы хоть раз укусить меня по делу, – сказала я Моей Прелести, отходя с почти пустым подносом.

Не обращая внимания на мои упреки, мышка продолжала грызть сухую корочку, которую я ей раздобыла. Она лишь протестующе пискнула, когда я подскочила от испуга: дверца раздачи захлопнулась у меня за спиной. Я получила завтрак последней из выпускников.

И это был еще не конец. Сударат, вместе с другими младшеклассниками, стояла у стенки, ожидая своей очереди. Когда я проходила мимо, она сказала: «Поздравляю, Эль», причем абсолютно искренне.

– С чем? – спросила я.

Она указала на школьные рейтинги, напечатанные золотыми буквами на большом листе бумаги. Я еще не удосужилась на них посмотреть: мне, в общем, было все равно, кто из двадцати гладиаторов, бившихся насмерть до последней минуты, удостоился отличия. Я знала, что сама в любом случае не войду в первую сотню.

В чем-то я оказалась права – я не вошла в первую сотню. Мое имя было написано отдельно, выше всех, а рядом значилось «Приз Элджернона Дандриджа Синнета за особые успехи в санскрите». Я даже и не знала, что в школе выдавали призы; никогда раньше не видела, чтобы кто-то их получал.

Если хотите знать – да, приз был настоящим. Я подошла к Аадхье и Лю, у которых перед носом золотым по белому было написано, сколько времени я потеряла впустую, и поставила поднос на стол, однако он не пожелал лежать ровно. Я сказала: «Осторожно, у меня на подносе прилипала» и отскочила подальше. Все остальные тоже – кроме Ориона.

Он живо выставил палец и врезал по моему подносу одним из своих дурацких, но крайне эффективных заклинаний, превратив и без того несъедобную кашу в пепел, а потом нахмурился и сказал: «Нет тут никого». Он перевернул дымившийся поднос и обнаружил под ним то, что мешало ему лежать ровно – круглую медаль, вычеканенную из какого-то тусклого серого металла. К ней крепилась сине-зеленая полосатая ленточка с булавкой, очевидно для ношения на лацкане вместе с другими наградами за доблесть. Она лишь слегка обгорела.

– Вот это круто, Эль, поздравляю, – сказала Хлоя таким тоном, что дала бы Сударат десять очков форы.

Не удостоив Хлою ответом, я сунула медаль под нос Аадхье.

– Ее можно расплавить?

Аадхья взяла медаль обеими руками и потерла поверхность большими пальцами, бормоча проверочное заклинание. Небольшой барельеф на металле – очевидно, изображение Ганеша, во всяком случае нос у него отдаленно напоминал хобот – на мгновение засветился розовым. Аадхья покачала головой и вернула мне награду.

– Просто олово.

– Поздравляю, Галадриэль, – проходя мимо нашего стола, произнесла Лизель прохладным тоном – она-то честно заработала себе выпуск с отличием.

На самом деле она имела в виду «чтоб ты сдохла». По крайней мере, это было справедливо: если бы я проводила все свободное время, воркуя с парнями из анклавов и делая за них уроки, мне бы тоже хотелось убить гадину, которая благодаря одному-единственному семинару обставила меня в последний момент. Но я не собиралась сочувствовать Лизель. Завтракать она села с Магнусом – и заработала первые очки репутации, сплетничая обо мне. Видимо, Лизель нацелилась на Нью-Йорк. Я бы ни за что на это не пошла, если бы в уплату пришлось обхаживать Магнуса, но, очевидно, Лизель была терпимей к мокрым тряпкам.

Гораздо терпимей, судя по всему. Я вышла из столовой позже обычного, потому что Чжэнь, оставив Миня караулить его место в очереди, подбежал ко мне и сказал, что ребята с библиотечного семинара попробуют меня подкормить, когда настанет их очередь. Младшеклассникам редко удается получить больше, чем хочется; а когда Орион Лейк повысил выживаемость в школе, еды стало еще меньше. Но ввосьмером они сумели добыть лишнюю булочку и пакетик молока, так что, по крайней мере, утром мне не грозило бы головокружение – только гнев и досада.

Ради этого стоило подождать, но я покончила с завтраком, когда уже тихонько побрякивал предупреждающий звонок – «динь-дон, смерть от огня близится» – напоминая всем, до кого не дошло, что скоро начнется очищение. Я метнулась в женский туалет, чтобы почистить зубы и умыться – не хотелось несколько часов чувствовать себя свиньей – и замерла на пороге: Лизель стояла перед зеркалом и красилась.

Использование косметики в Шоломанче вызывает примерно такой же ажиотаж, как в первом классе. Шансы ошибиться, готовя в алхимической лаборатории помаду, и расплавить себе пол-лица относительно невелики, но большинство все же не желает рисковать. Если ты хороший алхимик, тебе наверняка удастся заключить союз каким-нибудь другим способом, понадежнее. Свидания в этом смысле не надежнее обычной дружбы. Но тем не менее Лизель стояла в туалете и красила губы блестящей розовой помадой. Она распустила тугие короткие косички, которые всегда носила, и белокурые волосы волной рассыпались по плечам. Более того, она надела свежую белую блузку – честное слово, отглаженную – и расстегнула ее ровно настолько, чтобы видно было разрез груди. На