Принцесса Востока - Оливия Уэдсли

Каро чувствовала горькое разочарование. Если бы он вместо слов обнял и поцеловал ее, она отдала бы все за это.

– Вы устали и потому так нервничаете, – произнес он спокойно. – Успокойтесь. Вы не должны волноваться. Я уверен, что тут скоро пройдет караван. Этот оазис служил постоянным привалом для Роберта, что видно из большого количества запасов, оставленных здесь. Он останавливался здесь часто, и оазис лежит недалеко от дороги, по которой проходят караваны. Рано или поздно нас найдут.

– Вы успокаиваете меня, – сказала Каро. – Скажите, вы мечтаете о часе освобождения?

Тон ее слов поразил его. Он был холодным, резким, почти сердитым.

– Конечно, здорово будет снова вернуться к цивилизации, – медленно ответил Сфорцо.

Каро рассмеялась. Беспричинное раздражение овладело ею.

– Как вы будете рады, когда станете наконец свободным!

– Свободным? – повторил Сфорцо.

Каро села, наклонив свое нежное, раскрасневшееся лицо к его лицу. Он видел, как подымалась и опускалась ее грудь.

– Когда избавитесь от меня, моего постоянного общества, моего неизменного присутствия.

Она положила руки к нему на грудь и снова рассмеялась:

– Вы избавитесь от женщины, которую вы должны развлекать, с которой вы должны разговаривать, о которой вы должны заботиться. И эта женщина для вас… – она остановилась на мгновение, – ничто.

В ее голосе, в ее словах была мольба, звучало страдание, сдержанная любовь.

Каро медленно подняла голову, их взгляды встретились, и ее глаза говорили ему о ее чувстве.

Сфорцо постепенно бледнел, словно вся кровь отлила от его лица. Каро казалось, что он должен был слышать, как билось сердце в ее груди. Сфорцо глядел на нее, не сознавая окружающего. Он знал лишь одно: она была здесь, около него, она ждала его ласки, его поцелуя. Он хотел поднять дрожащие руки, обнять ее и притянуть к себе.

Она опустилась на подушки и прошептала беззвучно:

– Я так ужасно устала.

Сфорцо сидел неподвижно. Его охватила какая-то апатия, наступившая после вспышки чувств, обуревавших его и сменившихся усталостью и безразличием.

Она не поняла всей силы его любви, горящей в нем, и в ответ нашла лишь слова: «Я так устала».

Несмотря на нежность, испытываемую к ней, он не мог подавить разочарования и горечи. Он дарил ей лучшие чувства, но они не находили отклика в ее душе.

Он встал и спокойно произнес:

– Я приготовлю для вас кофе.

– Вы так добры, – сказала Каро.

Снова обида и раздражение прозвучали в ее ответе. Она не могла понять молчания Сфорцо, глубоко оскорбившего ее.

Сфорцо молча сварил кофе и принес ей чашку. Словно капризный ребенок, Каро испытала желание рассердить его.

– Какой контраст между палаткой Гамида и нашей, не правда ли? – с вызовом и насмешкой сказала она.

Она сама не считала себя способной на такое замечание. Но в минуту гнева и обиды она хотела оскорбить его, вызвать его гнев.

Сфорцо стоял у дверей. При ее словах он обернулся к ней, точно зашатавшись от удара, и остановился неподвижно. Он не хотел верить, что Каро могла сказать что-нибудь подобное, вспомнить хладнокровно о человеке, убившем Роберта.

Ярость и холодная злоба проснулись в нем. Он сдержался с усилием. Под его внешним, неизменным спокойствием и сдержанностью скрывалась его настоящая буйная натура. В порыве гнева он был способен на все. В таком порыве он убил Гамида, и теперь снова бешенство просыпалось в нем. Он задыхался, не в силах произнести ни слова.

Каро поняла, какое страдание причинила ему своими словами. Она встала, неуверенно подошла к нему и с отчаянием в голосе произнесла:

– Джиованни, простите меня, я поступила необдуманно. Я не знаю, что говорю. Но я, я…

Она протянула к нему руки и обняла его, положив голову на его плечо.

Он замер на мгновение, затем он тихо отстранил ее и вышел из палатки в темноту ночи.

На следующее утро Каро стало лучше.

Она встретилась со Сфорцо, словно ничего не произошло прошлой ночью. Оба были смущены и молчаливы. День проходил, приближаясь к концу. Когда наступила ночь, прохладная и темная, Каро показалось, что со Сфорцо произошла какая-то перемена. Он стал еще холодней и сдержаннее, чем всегда.

Они сидели около палатки, изредка обмениваясь замечаниями. Над ними в глубине ночного неба мерцали звезды, изредка вспыхивали далекие зарницы.

– Будет буря, – беспокойно заметил Сфорцо.

– Мне все равно, – ответила Каро.

В ее теперешнем настроении она обрадовалась бы даже опасности, которая могла бы принести с собой забвение.

Совершенно неизвестно почему они заговорили о Париже, вспомнили свою первую встречу, и слова «помните ли вы» часто повторялись ими.

Под влиянием необъяснимого импульса Каро сказала:

– Я впервые встретила Гамида эль-Алима в Париже.

Сфорцо ничего не ответил, ожидая, что она скажет дальше.

– Какие ошибки иногда делаешь из тщеславия! – продолжала она, набираясь храбрости.

Сфорцо все еще молчал.

После небольшой паузы Каро снова заговорила:

– Я сделала такую ошибку. Я хочу сказать… Я никогда ни в чем не поощряла ухаживания Гамида эль-Алима, но я также и не порицала его за это. Он заполнял пустые часы в моей жизни. Иногда приходится расплачиваться за собственную снисходительность. Но никогда еще никто так ужасно не поплатился, как я, за мою оплошность и тщеславие.

Ее голос дрогнул.

Стараясь скрыть свое волнение, Сфорцо сказал медленно и сухо:

– Вы не должны так отчаиваться.

Каро горько рассмеялась, и в ее смехе слышались слезы:

– Ваш совет бесполезен, нельзя не отчаиваться, когда за случайную оплошность расплачиваешься счастьем целой жизни.

Настало молчание.

– Мое путешествие в пустыню я предприняла в минуту разочарования и оскорбленного самолюбия, – продолжала она. – Мой муж сознался мне, что полюбил молодую девушку, на которой он хотел жениться. Я давно уже, правда, перестала любить и уважать его. И я должна была обрадоваться ожидавшей меня свободе. Вместо этого я была глубоко оскорблена и чувствовала себя ужасно одинокой. Он просил меня не уезжать на виллу «Зора», а я поссорилась с ним, твердо решив предпринять это путешествие. Вы также просили меня не делать этого, но я ведь сердилась на вас за то, что вы уехали из Парижа, не попрощавшись со мной. Я никому не была дорога, никто не нуждался во мне, а это так тяжело для женщины. Гамид эль-Алим был внимателен ко мне, он старался развлечь и утешить меня в моем одиночестве. Когда я уехала в пустыню, новая обстановка очаровала меня, успокоила меня ненадолго. Я хотела уехать в Каир на следующий день после посещения лагеря Гамида.