«Смерть» на языке цветов - Людмила Мартова

— Зачем? — не поняла Лиля.

— Так животных кормить. Там же ослики, и гуси с утками, и верблюд даже есть. Их кормить с ладони разрешают, так что нужно запастись основательно, чтобы и зверье наелось, и детвора наигралась.

— Я про это не подумала, — призналась Лиля. — Хорошо, Сергей, договорились. Встречаемся через полчаса.

День поездки в контактный зоопарк стал одним из лучших в ее жизни. С федеральной трассы они свернули на небольшой проселок, километрах в тридцати от того поста ГИБДД, на котором договорились встретиться. Грунтовая дорога привела их к деревянным воротам, перед которыми была засыпана гравием удобная автомобильная парковка, а сразу за воротами начинался путь в сказку.

— Приехали? — встретила их у входа полная улыбчивая женщина в черной куртке и резиновых сапогах. — Молодцы, что к кормлению страусов успели. Мальчики посмотрят.

— А у вас есть страусы? — недоверчиво спросила Лиля, тщательно принюхиваясь к прохладному весеннему воздуху. Зверьем не пахло, лишь остатками талого снега, еще видневшегося под густыми высокими елями, плотно сомкнувшими свои ряды в ожидании неведомого неприятеля, мокрой парной землей, да еще, пожалуй, мехом, щекочущим ноздри, как старая пропахшая нафталином жилетка.

— Есть страусиная ферма у нас, — охотно пояснила женщина, запирая ворота за их спиной на тяжеленный засов. — Можете перед отъездом яиц купить. Из них знатная яишня получается. Если решите у нас пообедать, так я сготовлю.

— Пообедаем обязательно, — ответил Лавров, еще до того, как Лиля успела сказать про их планы сходить в кафе. — На свежем воздухе, да свежими фермерскими продуктами отчего же не отобедать. Вы, наверное, так готовите, что пальчики оближешь.

Женщина расплылась в довольной улыбке, и следователь Ветлицкая отметила, что опер Лавров хорошо разговаривает со свидетелями, умело. Хотя что это она, эта тетка же никакая не свидетельница.

— Творог у нас домашний, сметана, маслице, все это и на продажу, можете домой взять. Ну, яишня, само собой, могу еще блинов напечь с вареньем и медом. Шашлыки опять же, мангал у нас есть. Да и баню можно растопить, пока гуляете.

— Я хочу шашлык. — Матвей смотрел умоляюще, даже всегда бледные щеки порозовели от предвкушения. — Я шашлык не ел с тех пор, как мама умерла.

— Сирота? — спросила женщина и каким-то сплошным, округлым движением погладила Матвея по голове. — Бедненький сиротка, конечно, можно шашлык.

Степа надул губы. Видно было, что он не может решить, сообщать ли ему сердобольной тетеньке про то, что у него тоже умерла мама, или не стоит. Лавров заметил, что глаза у сына начинают наливаться слезами, и решительно загородил его собой.

— Значит, так, — сказал он. — Сейчас мы смотрим, как кормят страусов, потом завтракаем яичницей из страусиных яиц и творогом. Блины печь не нужно. Затем мы посмотрим остальных зверей и примерно в час будем готовы есть шашлыки. Баня тоже приветствуется. Любите париться, мальчишки?

— Я люблю, — моментально ответил Степа, видимо ради которого все и затевалось. — Помнишь, пап, как ты меня маленького париться учил?

— Я тоже люблю, — заявил Матвей. — У меня у тетки в доме тоже баня есть. Меня там всегда парили, когда мы с мамой к ней ездили.

— А я не знаю, — чуть смущенно заметил Гришка. — Я никогда в настоящей бане не был.

— Вот и попробуешь, — засмеялся Лавров. — Я парильщик со стажем, так что всем жару задам. Лиля, вы пойдете в баню?

Лиля на мгновение представила деревянные полки, пышущие жаром, влажное тепло, поднимающееся от раскаленных камней в печи, ровное гудение дыма в железной трубе, потрескивание дров, томную негу, в которую погружается тело, отведавшее хлесткий веник, обрушивающийся вслед за этим на голову поток ледяной воды, и даже застонала от предвкушения возможного удовольствия. Она очень любила баню, вот только возможность побаловать себя таким образом появлялась у нее нечасто.

— Давайте обязательно пойдем в баню, — попросила она таким же жалобным голоском, как раньше Матвей, и все, даже женщина в сапогах, засмеялись над ней, правда, совсем не обидно.

Страусы оказались похожими на важных дам, томно прикрывающихся веерами и курсирующих по бальной зале туда-сюда. Им насыпали корм, и они, тут же растеряв всю свою важность, метнулись к кормушкам, отталкивая друг друга длинными шеями. Маленький страусенок все оказывался позади, будучи не в силах пробиться сквозь плотную толпу, и Матвей, заметив это, засопел встревоженно.

— Маленькие никому не нужны, — горько сказал он. — Смотрите, как они к нему относятся, как моя тетка ко мне. Он всем мешает, и его никто не любит.

— Я тебя люблю, — сказала Лиля, прижимая мальчика к себе. — И всегда буду любить. Ты мне веришь?

— Верю, — ответил он, украдкой вытер глаза и с преувеличенной независимостью стал наблюдать, как страусенок примерился и шмыгнул в просвет между двумя взрослыми птицами и жадно припал к кормушке.

— Всем хватит, — заметил высокий худой мужчина, засыпавший корм птицам. — Это же, как в жизни. Более наглые впереди, по головам идут, а более умные сзади подходят, когда очередь рассосется, и свое берут. Наглость — не признак ума. Скорее, наоборот.

Философствующий фермер. Лаврова это насмешило, но не сильно. Он уже давно заметил, что самым острым практическим умом обладают как раз люди дела. Не те, кто просиживает штаны в роскошных кабинетах, а те, кто с утра до вечера пашет, потом и кровью зарабатывая на хлеб насущный.

Яичница пылала жаром. На огромной сковородке Марья Алексеевна, та самая, в сапогах, пожарила три страусиных яйца, которыми они наелись до отвала. Еда была такой вкусной, что Матвей даже тщательно вытер сковородку корочкой черного хлеба.

— Нас нормально кормят, — заверил он, увидев жалостливый взгляд Марьи Алексеевны, — просто вкусно очень. «Вкушно ошен», — так это прозвучало из-за того, что он говорил с полным ртом.

Лиля получила удовольствие от домашнего творога. Крупные зерна, мягкие, рассыпчатые, просто таяли во рту. Жирная сметана оставляла дорожку в пищеводе, будто смазывая его изнутри. Прозрачный мед, не янтарный, а светло-желтый, нежный, пах всеми цветами летнего луга. На этот мед, налитый в прозрачную стеклянную плошку, даже смотреть было сладко и солнечно.

Чай оказался крепким и горячим. Он тоже пах летом и травой, и с каждым глотком Лиля все больше представляла себя лежащей на деревенском сеновале. В детстве она любила залезать на сеновал в деревне у бабушки, куда ее возили на каникулы. И воспоминания о бане были родом оттуда же, из детства. Бабушка рано умерла, и связанное с ней ощущение деревенского счастья и безмятежности закончилось.

Взрослая самостоятельная женщина, подполковник юстиции Лилия Ветлицкая никому не могла рассказать о своей главной детской мечте, пока так и оставшейся нереализованной. Больше всего на свете она мечтала завести кур. Разноцветных пеструшек в коричневую крапинку, словно бусины рассыпающихся по траве перед деревенским домом. Кур тоже держала бабушка, и маленькая Лиля часами могла наблюдать за их возней, придумывая истории в духе «Черной курицы». Понятно, что это была ее любимая книжка. Для взрослой Лили квохчущие во дворе птицы были признаком стабильности и спокойствия. Вот только в ее суматошной жизни не было ни того, ни другого, впрочем, как и кур.