Мэрилин Монро - Дональд Спото

Имея все это в виду, Снивели зимой отправила девушку к фотографу Рафаэлу Вольфу, который, как оказалось, был старым приятелем Дока Годдарда. Он согласился использовать Норму Джин для нескольких фотоснимков, рекламирующих шампунь, но только (и почти наверняка по договоренности со Снивели) в том случае, если та покрасит свои каштановые волосы. И вот вскоре девушка нервно сидела в популярном среди людей кино салоне красоты «У Фрэнка и Джозефа», где специалистка по косметике Сильвия Бэрнхарт порекомендовала ей распрямить волосы и перекрасить их в золотисто-белокурый цвет. Поддержание волос в таком состоянии требовало регулярных визитов к парикмахеру и неустанной заботы на протяжении всей жизни — особенно позднее, когда Мэрилин стала еще более светлой блондинкой и нужно было придавать волосам сначала золотистый глянец, а в конце блестящий платиновый оттенок.

В ту зиму трио в составе Снивели, Вольф и Бэрнхарт приблизило к воплощению в жизнь ту надежду, которую давно питала Грейс, — надежду, что ее замечательная Норма Джин в один прекрасный день заново воспроизведет и вернет на экран облик знаменитой Джин Харлоу. И когда этим же летом Годдарды возвратились из Западной Виргинии в Калифорнию, никто не был в большей степени тронут новым образом Нормы Джин, чем Грейс. Джим Доухерти, который тоже вернулся в Калифорнию (с заморской службы), обнаружил в жене гораздо большие перемены, нежели только цвет волос. Она была в высшей степени возбуждена немым короткометражным фильмом, который только что отсняли с нею для агентства «Синяя книга». Взятая средним планом и улыбающаяся прямо в объектив, Норма Джин демонстрировала купальник, прохаживалась в каком-то летнем платье и смеялась, помахивая рукой в сторону камеры. Это был, как она сказала мужу, самый восхитительный день в ее жизни. Невзирая на предшествующие уверения Нормы Джин в том, что Джим одобряет ее честолюбивые притязания стать фотомоделью и манекенщицей, сейчас он оказался совершенно безразличным к результатам принятого ею решения.

«Пока она была зависимой от меня, все у нас складывалось по-настоящему хорошо». Этими словами Джим Доухерти кратко резюмировал свой первый брак, подведя ему итог.

Когда он в первый раз отправлялся на армейскую службу, зрелище провожающей его Нормы Джин напоминало сцену из слезливой военной мелодрамы. Беззаветно преданная Джиму молоденькая супруга в порту не отступала от него ни на шаг; потом она, вся заплаканная, ждала, размахивая розовым шарфиком, пока его судно отчалило, потом медленно удалялось от берега и вошло в воды залива Сан-Педро, чтобы наконец полностью скрыться за горизонтом.

Однако полтора года спустя, когда Доухерти в декабре 1945 года возвратился в надежде радостно провести с женой и в кругу своей семьи праздник Рождества Христова, трогательная встреча в порту не состоялась. Через много лет он вспоминал об этом в следующих словах:

Норма Джин опоздала на час. Она обняла и поцеловала меня, но в ее действиях был какой-то холодок. Мне дали две недели отпуска, перед тем как возобновить несение службы на корабле, выполняющем каботажные рейсы вдоль калифорнийского побережья, но мне не кажется, чтобы мы в тот мой приезд провели вместе хотя бы две ночи Я тогда в первый раз доподлинно осознал, что собой представляет ее честолюбие.

Говоря об этом периоде, он добавил без особой убежденности: «Мне никогда и в голову не приходило, что она может быть неверна мне». Это заявление — при сопоставлении с тем, о чем ему вскоре предстояло узнать, — выглядит неправдоподобным. Доухерти был наверняка в достаточной степени умудрен в житейском смысле, чтобы обратить внимание на симптомы опасности: эмоциональный холод со стороны жены, а также ее явную устремленность на то, чтобы делать карьеру, — ведь через день после его прибытия она во время рождественских праздников уехала работать, причем не одна, а с красивым незнакомцем.

Андре де Динес был тридцатидвухлетним голубоглазым и мускулистым иммигрантом из Трансильвании. Имея за плечами Рим, Париж и Лондон, где он успел побывать в роли завсегдатая всевозможных кафе, тратторий, бистро и прочих питейных заведений, де Динес пожаловал в Голливуд; здесь он завоевал популярность благодаря своим талантам фотографа, мужским достоинствам и образу жизни, причем все эти свойства выглядели сочетанием мрачной элегантности Белы Лугоши[84]с байроновским очарованием Чарлза Бойе[85]. Минувшей осенью Эммелайн Снивели организовала встречу де Динеса с Нормой Джин. Она, по мнению мисс Снивели, «все еще производила впечатление напуганного ребенка, милого и одинокого, чаще всего ходила одетой в новые белые хлопчатобумажные платья и жаждала, чтобы кто-нибудь счел ее хоть чего-то стоящей».

Де Динес начал с самого простого. Он поставил ее, босую и улыбающуюся, на прямом отрезке шоссе № 101, проходившего к северу от Голливуда; там, невзирая на слепящее солнце, она вглядывалась в диафрагму немигающими глазами. Результаты этой серии снимков оказались более чем воодушевляющими — благодаря Норме Джин, которая с разудалыми косичками, в красной юбке с белыми звездочками и в полосатом свитере — словно модная девица, добирающаяся автостопом, — загорала, не обращая внимания на дорожное движение; фотограф знал, как добиться того, чего ему хотелось. Затем он забрал свою модель на большой луг, выдернул ленточку из ее волос, заменил свитерок и облегающую блузку на белый фартук в складку и одолжил в расположенной неподалеку усадьбе новорожденного ягненка. Сейчас Норма Джин была простой фермерской дочкой, которая, однако, источала, какэто сформулировал сам де Динес, «наивное, но опасное и волнующее очарование»[86].

Потом произошла очередная перемена облика: волосы были зачесаны назад и у шеи стянуты резинкой, она натянула на себя джинсы синего цвета, а красная блузка, завязанная сразу же под бюстом, задорно обнажала живот. В таком наряде Норма Джин, сидя на заборе, улыбалась в камеру и выглядела так, словно собиралась вот-вот войти в сарай неподалеку.

Когда Норма Джин показала эти снимки Джиму, тот продемонстрировал холодное безразличие. «С моей точки зрения, она превратилась в совершенно другого человека. Жена показывала мне разные фотографии, свои новые платья и туфли — как будто бы я интересовался всеми этими штуковинами. Она гордилась своими изображениями на обложках журналов и той популярностью, которой с недавних пор стала пользоваться в "Синей книге", и ждала от меня точно такой же реакции. Ей хотелось сделать карьеру». Иными словами, она уже перестала быть зависящим от других подкидышем и отшельником; теперь она стала честолюбивой молодой женщиной, а с этим решительный моряк никак не мог согласиться.