Сотканная из тумана - Лена Обухова

Он устроился в небольшом сарайчике, где хранились дрова, аккуратной поленницей выложенные возле дальней стены. Дверь в этом сарайчике оказалась хлипкой, хоть как-то закрепить ее в открытом состоянии, чтобы видеть улицу, было невозможно, поэтому еще засветло Ваня снял и положил ее на землю, клятвенно заверив хозяйку, что утром вернет на место.

Бросив на пол сарайчика старый бушлат – откуда он только взялся у одинокой старухи? – Ваня устроился на нем, упершись спиной в поленницу, вытянув ноги и положив на колени ружье со снотворным. С этого места хорошо просматривался весь двор, а также вход в хлев. Если, конечно, «чупакабра» решит войти через парадную дверь. Если нет, на этот случай тоже был вариант: позади хлева висел датчик движения с камерой. Мышь не проскочит. Собственно, именно для этого и спрятали по домам всех кошек, с усато-полосатых станется сломать всю операцию.

Ночь выдалась холодная, туман пополз по земле со стороны реки еще в сумерках. Все переживали, что он может помешать увидеть тот, другой, туман. Часа через полтора Ваня почувствовал, что начал замерзать. Холод опускался сверху, касался морозными пальцами лица, забирался за шиворот, заставлял приподниматься волоски на руках. Надевать перчатки Ваня не стал: в них будет неудобно стрелять. Он вообще с трудом представлял, как в них постоянно ходит Дворжак. Пахло дождем и мокрым деревом.

Аккуратно, стараясь не издавать лишнего шума, который в замершей в ожидании деревне был бы слышен слишком хорошо, Ваня поднял руку и нажал кнопку передатчика.

– Саш, что там у вас? – едва слышным шепотом спросил он.

– Пока тихо, – отозвалась та. Голос бодрый, значит, не спит. – Все на местах, но никто ничего не видит и не слышит.

– Проведи перекличку. Не хватает только, чтобы кто-то уснул.

– Поняла.

Через секунду каждый начал называть свой порядковый номер. Голоса у всех звучали уверенно, хотя Ваня лично видел, как один из мужиков, Степан, прятал за пазухой фляжку. Значит, спать никто не хочет. У него и самого, несмотря на глубокую ночь, глаза готовы были даже не моргать, а сердце с трудом удерживалось в груди.

Охоту Ваня никогда не любил и в засадах не участвовал, хотя однажды, во время очередной вылазки в горы, и пришлось не спать всю ночь, сидя в палатке и наблюдая за происходящим. Тогда он с еще тремя ребятами бросил кости в неподходящем месте: неподалеку обосновалась медведица с двумя маленькими медвежатами. Нет никого страшнее, чем мать, защищающая своих детей, даже если ей только кажется, что им угрожает опасность. Обнаружив опасное соседство, незадачливым туристам пришлось в сумраке срочно искать себе другое место для ночлега, и они шли, пока совсем не стемнело. Отошли не так далеко, поэтому ночью спать не рисковали, так и просидели вчетвером, прислушиваясь к каждому шороху. К счастью, расстояние, на которое они отошли, устроило медведицу. Тогда, вглядываясь в ночную темноту, освещенную лишь миллиардами звезд, Ваня надеялся, что к ним никто не придет. Сейчас же, вслушиваясь в деревенскую тишину, он ждал обратного. И что уж, ему страстно хотелось самому поймать «чупакабру», чем бы она ни была.

Саша, сама того не подозревая, сумела затронуть болезненную тему. Ваня был честолюбив, всем сердцем ненавидел подчиняться и кого-то слушаться. Во время прошлых расследований он с трудом мирился с главенством Дворжака, хоть и понимал: кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Дворжак за все платил – технически это все же было так, – а потому имел право командовать. В этой же поездке, когда они с Дементьевым изначально были на равных условиях, назначение главным именно бывшего следователя стало тяжелым ударом. И если бы назначил его Дворжак, а не Анька, Ваня бы не смолчал.

Он и сам уже давно перестал понимать, что чувствует к Ане. Не влюблен, это точно. Любовь в принципе если и существует, то не в его мире. В мире Нева и Лили, Саши и Дворжака – возможно. Но не в его. Он может чувствовать привязанность, влечение, даже страсть, но не любовь. И, возможно, если Аня однажды сдастся, он сразу потеряет к ней интерес. Еще ни одна девушка никогда так долго не сопротивлялась.

И все же Ане он прощал то, чего не простил бы никому другому.

Черт бы побрал Айболита, зачем она про это вспомнила? Вечно лезет, куда не просят. Как ее Дворжак терпит? Уж наверняка по нему она не раз проходилась тяжелыми сапогами своей несдержанности и проницательности. Нет, Ваня искренне любил ее как друга, был не прочь выпить с ней пива и поболтать за жизнь, но иногда ее хотелось убить.

– Ну же, где ты? – пробормотал он, взглянув на светящийся в темноте циферблат наручных часов: время перевалило за первый час ночи.

И как будто услышав его слова, во дворе что-то упало, ударившись в стену сарайчика, где он сидел. Ваня вздрогнул, осторожно взял в руки ружье, до боли в глазах вглядываясь в темноту дверного проема.

– Саш, у меня движение, – шепотом сообщил он.

– На камерах чисто, – тут же отозвалась она.

Ваня хмыкнул. Конечно, на камерах чисто, камеры-то снимают задний двор. Нужно быть миллионером, чтобы обеспечить видеосъемкой каждый уголок деревни. Он спер со счетов ЗАО «Прогрессивные технологии» приличные деньги, однако любая сумма тратится слишком легко.

– А датчики движения?

– Тоже молчат.

– Оно рядом со мной. Я пойду посмотрю.

– Будь аккуратнее.

Ваня медленно поднялся, стараясь лишний раз не тревожить воздух, и двинулся вперед, к выходу, ступая осторожно. Его плавным бесшумным движениям позавидовали бы все кошки деревни. До выхода оставалось всего два шага, когда он внезапно почувствовал, как что-то мягко, будто перышком, щекочет его шею.

Ваня замер, не зная, что делать. Ощущение было таким четким, что холодком сбегало вдоль позвоночника и трусливо собиралось в районе копчика. Он боялся произнести любой звук, понимая, что одно мгновение – и острые клыки, или чем там оно пьет кровь, вгрызутся в его кожу. Ощущение не проходило, наоборот, как будто стало ярче. Теперь его кожи касалось не перышко, а тонкие пальцы, походившие на тающие кусочки льда. Ване даже казалось, что он слышит легкое дыхание у самого уха.

И все же ожидание было невыносимым, поэтому он крепче сжал ружье, хотя мокрые ладони скользили по рукоятке, и медленно обернулся. Глаза давно привыкли к темноте, и он был уверен, что за его спиной никого нет. Кожу продолжало щекотать, и лишь когда Ваня коснулся рукой затылка, он понял, что это всего лишь прядь волос, влажная от пота, скользнула по коже, когда он поднялся с места, на котором сидел.

От облегчения хотелось истерически рассмеяться. Хорошо хоть не успел Саше сказать, что его кто-то касается.

– Вань, что там? – и без его слов спросила та.

– Иду смотреть, – отозвался он, уже быстрее шагая к выходу. Что-то ведь ударило в стену сарая.

Внутренний голос подсказывал, что сейчас прядь волос ощущается на затылке вовсе не так, да и откуда ему было чувствовать ледяное прикосновение, но Ваня не стал к нему прислушиваться. Чего только не померещится в темноте, даже если тебе тридцать три и ты крепкий, уверенный в себе мужчина.