Пустой трон - Бернард Корнуэлл

А мы затаились в лесу.

Прошла вечность. Заухала сова. Где-то залаяла лисица.

Мы ждали.

Ночью время идет медленнее. Много лет назад, в мою бытность ребенком, мой родитель спросил у нашего священника, почему это так, и отец Беокка, дорогой отец Беокка, прочитал об этом проповедь в следующее воскресенье. Солнце, сказал он, – это свет христианского Бога, и он быстр, тогда как луна – это фонарь, путешествующий сквозь тьму греха. Все мы, пояснил он, передвигаемся в темноте медленнее, потому что не видим. Вот и ночь течет медленнее дня, потому что солнце плывет в свете христианского сияния, тогда как луна блуждает в дьявольском мраке. Я мало чего понял из проповеди, но когда попросил отца Беокку разъяснить, тот схватил меня своей увечной рукой за ухо и велел внимательнее читать о том, как святой Кутберт окрестил стаю тупиков. Но какой бы ни была причина, ночью время идет медленнее, а тупики попадают в рай – по крайней мере, те из них, которым повезло встретить святого Кутберта.

– А селедка в небесах есть? – спросил я, помнится, у отца Беокки.

– Не думаю.

– Тогда чем же тупики будут питаться, если там нет рыбы?

– На небесах никому из нас не нужно будет есть. Вместо этого мы будем воспевать хвалу Господу.

– Не будем есть? Только вечно петь?

– Вечно. Аминь.

Мне это показалось скучным тогда, кажется скучным и теперь – почти таким же скучным, как сидеть в темноте и ждать нападения, которое, я был уверен, обязательно произойдет, но все никак не начиналось. Вокруг царил покой, если не считать вздохов ветра в верхушках деревьев да журчания, когда мочился кто-то из дружинников или лошадь. Иногда ухала сова, потом снова наступала тишина.

А в тишине подкрадываются сомнения. Вдруг Эрдвульф заподозрил ловушку? Не ведет ли он прямо сейчас своих конников по темной чаще, чтобы обрушиться на нас среди деревьев? Я твердил себе, что это чепуха. Облака становились гуще, никто не сможет пробираться через заросли, не производя шума. Убеждал, что выскочка, скорее всего, распрощался со своими амбициями, признал поражение и я всего лишь мучаю и тревожу своих людей понапрасну.

Мы дрожали. Не только от холода, но и оттого, что ночь – это время, когда призраки, духи, эльфы и гномы проникают в Мидгард[7]. Волшебные создания бесшумно рыщут во тьме. Их нельзя увидеть, нельзя и услышать, пока они сами этого не захотят, но они среди нас. Мои люди притихли, страшась не воинов Эрдвульфа, но вещей, которые скрыты от нас. Вместе со страхом вернулись воспоминания – картина смерти Рагнара в охваченной свирепым огнем усадьбе. Я был тогда мальчишкой и дрожал рядом с Бридой на холме, глядя, как большой дом горит и рушится, слышал предсмертные вопли мужчин, женщин и детей. Кьяртан и его люди окружили дом и убивали всех, кто спасся из пожара, за исключением молодых женщин. С ними обошлись как с красавицей-дочерью Рагнара, Тайрой, которую изнасиловали и унизили. В итоге она обрела счастье замужем за Беоккой и живет до сих пор, теперь уже монахиней. Но я никогда не говорил с ней о той огненной ночи, когда умерли ее мать и отец. Я любил Рагнара. Он стал мне настоящим отцом, этот дан, воспитавший меня мужчиной. И погиб в пламени, и я всегда надеялся, что он успел схватить свой меч перед смертью и потому оказался в Валгалле и видел, как я отомстил за него, убив Кьяртана на вершине северного холма. В том пожаре сгинул и Элдвульф, имя которого было так созвучно с именем теперешнего моего врага. Элдвульф был кузнецом в Беббанбурге, крепости, похищенной у меня дядей, но сбежал из Беббанбурга, чтобы стать моим человеком. Именно Элдвульф выковал Вздох Змея на своей тяжелой наковальне.

Сколь многие ушли. Как много жизней унесли повороты судьбы, и вот мы снова начинаем танец. Смерть Этельреда пробудила амбиции. Алчность Этельхельма угрожает миру. А быть может, это мое упрямство толкает меня противостоять устремлениям западных саксов.

– О чем думаешь? – спросила Этельфлэд голосом чуть громче шепота.

– Что мне нужно найти человека, забравшего Ледяную Злость при Теотанхеле, – так же тихо ответил я.

Женщина вздохнула, хотя, быть может, это зашумел ветер в листьях.

– Тебе следует покориться Богу, – произнесла она наконец.

Я улыбнулся:

– Ты это не всерьез, просто считаешь нужным говорить так. Кроме того, речь не о языческой магии – это отец Кутберт посоветовал мне найти меч.

– Я иногда сомневаюсь, что отец Кутберт хороший христианин, – проворчала она.

– Он хороший человек.

– Это верно.

– Выходит, хороший человек может быть плохим христианином?

– Думаю, да.

– Тогда плохой человек – хорошим христианином? – спросил я; она не ответила. – Это к половине епископов подходит. К Вульфхерду, в частности.

– Это очень способный прелат, – возразила Этельфлэд.

– Но жадный.

– Да, – признала она.

– До власти. До денег. И до женщин.

Некоторое время Этельфлэд молчала.

– Мы живем среди искушений, – пробормотала она наконец. – Не многие из нас не запятнаны дланью Сатаны. А к людям Господа дьявол подступает с особой силой. Вульфхерд – грешник, но кто из нас чист? Думаешь, он не знает о своих недостатках? Не молится об избавлении от них? Он ценный служитель для Мерсии: отправляет правосудие, наполняет казну, дает мудрые советы.

– И дом мой сжег, – мстительно добавил я. – И насколько мне известно, строил с Эрдвульфом планы твоего убийства.

Она пропустила обвинение мимо ушей и произнесла:

– Есть много хороших священников, достойных людей, которые кормят голодных, заботятся о больных, утешают скорбящих. Не забывай о монахинях! Среди них тоже много хороших!

– Знаю, – отозвался я, подумав о Беокке и Пирлиге, о Виллибальде и Кутберте, об аббатисе Хильде. Однако такие люди редко достигали высокого положения в Церкви. Это ловкие и амбициозные, вроде Вульфхерда, продвигаются далеко.

– Епископ Вульфхерд, – продолжил я, – желает избавиться от тебя. Ему хочется видеть королем Мерсии твоего брата.

– Может, это неплохая идея? – буркнула она.

– Плохая, если тебя заточат в монастырь.

Этельфлэд поразмыслила немного.

– Вот уже тридцать лет у Мерсии есть правитель, – рассуждала она. – Бо́льшую часть этого времени им был Этельред, но только потому, что ему разрешал мой отец. Теперь Этельред, по твоим словам, мертв. Кто же наследует ему? Сына у нас нет. Кто подходит лучше, чем мой брат?

– Ты.

Последовала долгая пауза.

– Ты представляешь себе олдермена, который поддержит право женщины на власть? – поинтересовалась она наконец. – Епископа? Аббата? В Уэссексе есть король, а Уэссекс вот уже тридцать лет помогает Мерсии выжить. Так почему бы не объединить две страны?