Автоматная баллада - Андрей Уланов

— Всё когда-нибудь случается впервые…

Он помедлил ещё пару секунд… хмыкнул и, скинув плащ, накрыл им сжавшуюся под вывороченной корягой девушку.

— Сиди здесь. Жди меня.

И уже шагая через опушку, пробормотал:

— Жди меня, я обязательно вернусь… к тебе.

Он рассчитал всё правильно — храмовники как раз закончили проходить землеройник. Но удостовериться в этом ещё не успели — прежде, чем на правом фланге их поредевшей цепи щёлкнул пистолетный выстрел.

— А?

— Где он?

Бах. Бах.

— Б… — отчаянно выдохнул храмовник, попытавшийся длинной очередью достать мельтешащий чёрный силуэт и не успевший убрать палец со спуска, когда автоматный ствол «наполз» на спину его соседа по цепи. — Су…

Бах. Бах.

— Сворачиваемся! Ну, живо!

Михалыч почти сразу сообразил, что происходит. Чёртов сучий сын воспользовался тем, что в густом ельнике храмовники оказались разделены, и сейчас, двигаясь вдоль цепи, попросту выбивал их поодиночке.

— Справа он! Бей, робяты! Бей!

Яростная пальба, казалось, должна была скосить не только проклятого стрелка, но и укрывавший его лес — свинцовые струи выбивали целые фонтаны щепок, переломившись сразу в двух местах, начала валиться молоденькая ёлочка…

— Хватит! Кончай палить!

Послушались его не все — большинство закончило пальбу, лишь расстреляв очередной магазин. Но так или иначе, грохот выстрелов затих, оставив после себя кисловатую пороховую вонь и терпкий запах свежей смолы от разлохмаченных очередями елей.

Десятник огляделся. Все оставшиеся собрались вокруг него, на небольшой прогалине. Бледные, взмокшие, как черти, нервно поводящие стволами… все… семнадцать?

— Как щенят… — истерично всхлипнул один из храмовников. Из второй сотни, припомнил десятник, ну да, эти только с бабами да детьми воевать хороши, а как до настоящего дела дошло, кровушку — свою, не чужую — почуяли, так и поползли. Как же его звать-то, козла, Парфён, что ли?

— Он нас… как щенят слепых… что хочет, то и делает… играется… развлекуху устроил…

— А ну тихо! — рыкнул Михалыч. — Слушать всем.

— Он…

— Жак, ну-ка врежь ему!

Чернобородый, с патронной лентой поверх кольчуги Жак кивнул, сделал шаг назад, коротко замахнулся и деловито, как на тренировке, впечатал приклад «калаша» в солнечное сплетение Парфена. Тот разом замолк, сложился вдвое и, выкатив глаза, медленно повалился на землю.

— Слушать всем! — повторил десятник. — Он где-то здесь.

Больше всего Михалыч опасался, что у кого-то из оставшихся парней сейчас не выдержат нервы — и он, ополоумев от ужаса, либо рванёт назад, не разбирая дороги, либо начнёт поливать свинцом и без того измочаленные ёлки, а чёртов…

Додумать это мысль десятник уже не успел.

Звук пришёл — однако пришёл он вовсе не из зелёной стены перед их автоматами. Звук родился рядом с Михалычем — вверху, в кроне вековой ели. Приглушённый стук удара о ствол… затем о ветку… и в слежавшуюся хвою шлёпнулось чёрное, ребристое…

«Растакую мать!» — очень чётко успел подумать десятник, прежде чем запал «эфки» отсчитал последнюю секунду его жизни.

— Тебя ранили?

— Ерунда, — выдохнул Швейцарец сквозь стиснутые зубы.

— Надо перебинтовать…

— Замазать зелёнкой и показаться доктору Айболиту. Ерунда, я сказал. Сквозная дыра, главное — кость не задета.

— Теперь мы не сможем убегать, — вздохнула девушка, глядя, как её спаситель, тихо шипя, кромсает ножом кожу голенища.

— Ценное наблюдение.

Швейцарец не стал объяснять, что больше и не собирался никуда бежать. Сложись всё, как было им запланировано, оставшиеся преследователи сейчас бы продолжали умирать от гранатных осколков или пули между глаз. Но с простреленной ногой продолжать затеянный им танец было бы форменным безумием.

— Я… могу тебе помочь? Чем-нибудь…

— Можешь, — кивнул он. — Начни развязывать серый свёрток.

Свёрток был увязан, что называется, на совесть — девушка успела справиться лишь с тремя узлами из десяти, прежде чем Швейцарец, неуклюже присев рядом, попросту рассёк оставшиеся петли.

— Ух ты. Ещё одно ружьё, да? А почему ты его раньше не достал?

— Страшно, — коротко отозвался Швейцарец.

— Чем?

— Ляг на землю. Закрой глаза. Открой рот. И как можно старательней зажми уши.

Самым сложным в ходе строительства «ружья» оказался поиск подходящей колодки. Много проще было со стволами. Правда, Старик бормотал чего-то там насчёт «Утёса», но в итоге на стволы Великой Гаубицы Самого Распоследнего Шанса пошёл обычный раскуроченный «ЯкБ» — к лучшему, потому что иначе сооружённые Стариком тормоза-компенсаторы вывели б длину оружия за пределы не только желаемого Швейцарцем, но и мало-мальски разумного. Впрочем, Старик всё же остался недоволен: ДТК[9]— фигня, амортизатор отдачи из резиновых шайб — фигня ещё большая, и вообще, пока они не смогут заделать спроектированный им ртутный гаситель, к этой громыхале для охоты на мелкие бронемашины и одичавшие бэтээры должно прилагаться запасное плечо стрелка.

Ворчать Старик перестал лишь через полгода, но имя «Громыхала» уже успело прилипнуть к штуцеру.

Их оставалось одиннадцать — плюс ещё двое лежавших рядом с мертвецами на той злосчастной прогалине. Раненые не в счёт, но и проклятого стрелка им удалось-таки подранить. Он и удрать далеко не успел, а по чёткому следу пересёкшей опушку примятой травы мог бы идти даже ребёнок. Неужто и в самом деле надеется отсидеться за корягой? Ну, теперь-то…

— Теперь-то мы его уделаем! — весело крикнул Гоша по прозвищу Болтун сжавшемуся за соседним деревом храмовнику. — Сейчас…

Лихорадочно набивавший магазин храмовник оглянулся на Гошу как раз вовремя, чтобы увидеть, как голова Болтуна превращается в облако кровавых капель. Двумя секундами позже что-то с силой дёрнуло за плечо его самого — скосив глаза, он увидел ярко-красную струю на месте локтя… и начал кричать.

— Крупнокалиберный…

Трусов среди воинов Храма не было. Но и выбора у них не осталось тоже: бежать вперёд — не храбрость, а лишь верная и бессмысленная смерть. Оставаться на месте и ждать, пока очередная пуля, как сквозь масло пройдя вековой ствол, достанет за ним тебя…

Проклятый стрелок в очередной раз провёл их — пулемёт был наверняка припрятан заранее, и теперь ему оставалось лишь выщёлкивать их поодиночке… или положить всех одной длинной очередью, если они всё же решатся на атаку. Если решатся — а считаные метры травы и цветов неширокой опушки сейчас казались храмовникам слишком уж длинными. Длиннее жизни.