Наместница Ра - Филипп Ванденберг

Пока верховный жрец водружал красно-белую двойную корону на голову Хатшепсут, высшая знать царства ликовала, от радости сердца всех учащенно бились. Но царица-фараон оставалась суровой. Глядя сквозь Хапусенеба, будто он был явлением бога воздуха Шу, она направилась степенной походкой — не в последнюю очередь из-за тяжелой короны — к передней стене храма, где на высоком постаменте, простом и строгом, возвышался трон Гора, предел ее мечтаний.

На стене позади трона сияли золоченые картуши с именами ее предшественников. Все они уже ушли к Осирису, как и сама она однажды уйдет, а пока что последним в ряду сверкало золотом иероглифов ее собственное имя: Мааткара Хенеметамон, Прекраснейшая из женщин, Та, которую объемлет Амон.

Царица-фараон села. И только когда Сененмут подал ей скипетр с крюком и плеть, извечные символы власти фараонов, на губах Хатшепсут заиграла улыбка. Глядя на ликование знатнейших царства, которому не было конца, она чувствовала себя так, будто Ра несет ее на своей солнечной барке к восточному горизонту неба, и сопровождают их его визирь Тот и дочь его Маат. И будто боясь сверзнуться с высот безбрежного небесного океана, женщина-фараон поискала руку Сененмута, стоявшего подле, чтобы он стал ей опорой, как отец дочери.

Неферабет, мудрейший из писцов дворца, имел больший вес, чем жрецы Амона; Неферабет, как было известно всякому, слыл человеком мягким, но неподкупным. Жил он скромно и непритязательно, золото воздаяния, пожалованное еще прежним Тутмосом, — да живет он вечно! — раздал бедным. И самые старые фиванцы не могли припомнить, чтобы писец щеголял в роскошных одеждах — изо дня в день он носил скромный схенти, ничем не украшая торс. Все эти годы на голове его красовался короткий объемистый парик, нисходящий уступами, который ему подарил покойный фараон, возводя его в должность начальника всех царских писцов.

Мудрый писец пережил уже шестьдесят разливов Великой реки, и многие из его сверстников, а то и рожденных десятилетиями позже, давно завершили свой земной путь, как, например, Тутмос, фараон, или Тети, маг. Так что Неферабет был умудрен жизнью, как никто во всем царстве, и дворцовые писцы ловили и запечатлевали каждое его слово тростниковой палочкой на папирусах, когда начальник, сидя со скрещенными ногами на голом полу, рассказывал о богах и людях.

Раз в неделю Неферабет посвящал будущего царя в премудрости жизни, чем заслужил титул наставника бога. И, как водится, кроме Тутмоса воспитывал он еще одного ученика, ровесника царя, Амсета, сына начальника войск Птаххотепа и жены его Руи. Оба мальчика обучались у Неферабета, имея одинаковый статус «детей царедворцев», так что, вооружившись тростниковыми палочками, одинаково корпели над дощечками. Разница состояла лишь в том, что «дощечки» Тутмоса были не из дерева, а из слоновой кости, и еще в том, что Амсет получал одни лишь порицания, а Тутмос только похвалы. Ибо укорять будущего фараона не было разрешено даже Неферабету. Так что наставнику приходилось бранить за ошибку бедного Амсета, когда виновен был Тутмос.

Во время уроков Неферабет тоже сидел на полу, скрестив ноги, а поскольку учил он долгие годы, на животе у него образовались три глубокие складки. Ученики внимали учителю в такой же позе. По правую руку от Неферабета стояла статуя ибисоголового Тота, по левую — статуя Сешат, богини мудрости и искусства письма, с семиконечной звездой на голове.

Тутмос пребывал в унынии. Он не понимал, что происходит в последние дни. Не понимал, как это: он — фараон, а его мачеху Хатшепсут короновали на трон Гора. О, если бы жив был отец Тутмос, он бы растолковал ему все! Исиду, свою мать, он видел лишь несколько дней в году, да и вряд ли она смогла бы дать ему верное объяснение. Так что оставался Неферабет, которому несчастный мальчик искренне доверял, хоть тот и был первым писцом царицы.

Но прежде чем Тутмос успел пристать к писцу с расспросами, Неферабет заговорил сам.

— Судьба каждого человека предопределена, — сказал он. — И судьба фараона тоже. Можно пытаться изменить свою жизнь, но от судьбы не убежишь. Вот послушай-ка сказку.

Жил-был царь, и жена родила ему желанного сына. И пришли богини судьбы, чтобы определить ему жизнь и смерть. И сказали они: «Это дитя умрет из-за крокодила, или змеи, или собаки».

И когда царь услышал это, он опечалился. И повелел он построить в пустыне каменный дом, и послал туда мебель и утварь из царского дворца и множество слуг. И запретил мальчику покидать дом.

Так и рос царевич. Как-то раз залез он на крышу дома и увидел в пустыне борзую. Тогда позвал он слугу и спросил: «Видишь того прекрасного зверя? Кто это?» И ответил слуга: «Это собака, борзая». — «Я тоже хочу такую!» — воскликнул юный царевич. Пошел слуга к царю и рассказал ему все. И повелел царь: «Принесите царевичу щенка, который никогда не сможет причинить ему зла!» Так и сделали.

Шли годы, и мальчик вырос в прекрасного юношу. Послал он к отцу гонца и спросил: «Зачем держишь меня здесь? Смотри, мне назначены три судьбы. Какая-то из них свершится. Отпусти меня, боги все равно не отступятся от своей воли!»

Тогда дал ему отец колесницу, и лошадей, и оружие. Дал и спутника, сказав: «Иди куда хочешь!» И поехал царевич по восточному берегу Нила, а затем еще дальше, на север, пока не прибыл к князю Двух рек.

У князя была дочь, и жила она во дворце, а окна ее покоев возвышались над землей на семьдесят локтей. Собрал князь принцев всех окрестных земель и возвестил: «Кто доберется до окна моей дочери, тот получит ее в жены».

И когда прибыл царевич египетский в эту страну, искупали его, натерли елеем и дали корму его лошадям. И спросили: «Откуда ты?» — «Я сын простого воина из Египта, — ответил царевич. — Мать моя умерла, а отец взял другую жену. Она возненавидела меня, и я убежал». Тогда люди страны Двух рек стали обнимать и целовать его. А когда услышал царевич об условии князя и узнал, что все принцы потерпели неудачу, заклинал он ноги свои, полез на головокружительную высоту и добрался до окна принцессы. Обняла она его и поцеловала.

Когда же князь узнал, что сын простого воина одержал победу, вскричал он во гневе: «Я никогда не отдам мою дочь беглецу из Египта! Пусть уходит!» Однако дочь князя взяла египтянина за руку и поклялась: «Клянусь Ра Хорахте, если его отнимут у меня, я больше не буду ни есть, ни пить и умру».

Тут князь испугался и объявил их мужем и женой. Он дал им поля, и слуг, и много добра. Они зажили своим домом, и египтянин признался жене: «Я приговорен к трем судьбам: умереть из-за крокодила, змеи или собаки». Жена испугалась и сказала: «Так убей свою борзую, которая всегда с тобой!» — «Нет, — возразил царевич, — клянусь Ра, никогда не убью я собаку, которую растил, когда она была еще щенком!» С той поры княжеская дочь заботливо оберегала супруга.

Шли дни, и взял царевич жену свою в Египет, чтобы показать ей страну своих предков. И оказались они у озера, где обитал крокодил, который проглатывал всех, кто попадался ему на пути. Тогда сказала женщина из страны Двух рек: «Давай минуем эти воды ночью, чтобы крокодил нас не заметил». Так они сделали и невредимыми пришли в египетские земли.