Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов

— Я прекрасно помню, как Федор появился в нашей бригаде. Пришел он не один. Всего их было девять оборванных и голодных русских парней: Саша Кириков, Онуфрий, Афанасий, Виктор, Василий, Сергей, Степан, Иван и Федор — огромного роста, прямо богатырь, мы его потом прозвали «гигантом». Представляясь, он отчетливо произнес имя: «Федор» и тише — фамилию, вроде как «Поэтан». Наш писарь так и внес ее в боевой список дивизии. Говорите, что странная фамилия? Может быть, вполне это допускаю. Многие ваши фамилии звучат странно для итальянского уха. А тогда, кстати, было не до уточнений. Есть имя — и хорошо, а какое оно геноме ди батталья, то бишь партизанская кличка, или то, которым нарекли мама с папой, — никого не касалось. Каждый день люди рисковали жизнью, и лучшей визитной карточкой партизана была та, которую он демонстрировал в бою, а не за бутылкой вина…

Так говорил о Федоре командир Гарибальдийской дивизии «Пинан-Чикеро» Аурелио Феррандо, или «Скривил» («Молния») — так звали его партизаны, когда мы встретились с ним в Ассоциации партизан.

— Обстановка тогда была очень сложной. Зимой 44— 45го годов из 25 дивизий немецкого генерала Кессельринга 16 были брошены против партизан, которых было в десять раз меньше. Мы не только выстояли, а, спустившись с гор, освободили Геную, Турин, Милан и заставили гитлеровцев сложить оружие еще до прихода англо-американцев. В этой нашей победе была заслуга и Федора, совершившего свой бессмертный подвиг 2 февраля 1945 года. Он не мог поступить иначе. Помню, послали мы в глубокую разведку друзей Федора: Афанасия, Степана и Ивана, наших «призраков» — так их называли за умение незаметно проскочить под самым носом у фашистов. А в тот раз, случилось это 16 декабря 1944-го, не повезло нашим разведчикам. Попали они в окружение и были схвачены живыми. Долго мучили их эсэсовцы. Мы нашли их тела: выколоты глаза, отрезаны уши, перебиты пальцы. Потрясенные стояли партизаны и плакали от ярости и горя. Потом один из бойцов спросил, почему, мол, они ничего не сделали, чтобы спасти себя. Все промолчали, а Федор так сказал: «Потому что русские и жить, и умирать привыкли не на коленях, а стоя». Что ж, у него слова не расходились с делом, и это он доказал последним часом своим… Утром 2 февраля отряд гитлеровцев, прорвавшись в освобожденную партизанами зону, занял деревню Канталупо. На нас была возложена задача с фланга и тыла ударить по немцам и уничтожить их отряд, который ставил под угрозу срыва план наступательных операций дивизии. Одна из групп, в которую входил и Федор, залегла примерно в километре от Канталупо около дороги, по которой должен был двигаться гитлеровский отряд. Вскоре показались две колонны фашистов. Мы открыли огонь. Враги бросились врассыпную и залегли по другую сторону покрытой снегом дороги. Перестрелка затягивалась. Начало смеркаться. Надежда на то, что гитлеровцы отойдут обратно к деревне, где их ждала засада, не оправдалась. Тогда мы решили обойти немцев с двух сторон. Федор и партизан Альпино пошли по правой стороне дороги, пятеро других из группы — по левой. Немцы заметили их и открыли огонь. Положение складывалось очень тяжелое. И вот тогда-то Федор выпрыгнул на дорогу и с криком «Хенде хох!» ринулся в самую гущу врагов, строча из своего автомата. Появление партизана было настолько внезапным и ошеломляющим, что многие из нацистов, повыскакивав из укрытий, бросили оружие и подняли руки вверх. Огонь на мгновение прекратился. Этого момента было достаточно, чтобы мы одним броском смяли и обезоружили врага. Тогда-то и раздался последний в том бою выстрел. Федор стал медленно оседать на снег… Разоружив немцев, мы подбежали к Федору, думая, что он ранен. Я встал на колени, поднял голову. Глаза Федора были закрыты. Он был мертв. Пуля угодила в шею, и по снегу тянулась узкая полоска крови, почти не отличавшаяся от красного гарибальдийского шарфа, с которым Федор никогда не расставался.

— А фамилию свою он никогда не называл?

— Фамилию? Нет, не называл. Федор и Федор, все к этому привыкли. Мы слыхали, что и в ваших архивах такой фамилии не обнаружили. Печально, конечно. Но как помочь?

Помог генерал Джакомо Карбони. Однажды он принес мне копию со списком русских, участвовавших в Сопротивлении и погибших в боях за освобождение провинции Лигурии. Там-то я и обнаружил все необходимые данные. Фамилия: Полетаев Федор сын Андриана, то есть Андрианович. Дата смерти: 2 февраля 1945 года. Место захоронения: кладбище Стальено в Генуе.

Получив столь бесценную информацию, я сообщил ее в наше посольство и в Ассоциацию итальянских партизан. А затем срочно подготовил статью с заголовком «Так значит ты, — Федор Полетаев» и продиктовал ее сразу же в газету. И тут же начались очень странные вещи. Через два часа меня вызвала Москва и редактор по иностранному отделу незабвенный Михаил Александрович Цейтлин, который все свои статьи подписывал русской фамилией Михайлов. «Леня, — сказал он своим скрипучим голосом, — по-моему, вы очень торопитесь. Источник ваш весьма ненадежен. Поэтому надо все внимательно проверить. Не надо торопиться ни вам, ни нам…» — «Михаил Александрович, — возопил я отчаянно, — но ведь это же сенсация! Даже если допущена какая-то ошибка, хотя все сходится, это даст импульс к поиску имени русского солдата Героя Италии…» — «Не возбуждайтесь, Леонид Сергеевич, — сухо прервал меня Цейтлин. — Престиж газеты превыше всего. Она не должна ошибаться. Я все проверю через свои возможности».

И проверил. Милейший Михаил Александрович, как я выяснил позднее, не нашел ничего более мудрого, чем отдать мой очерк своему близкому другу, писателю Сергею Смирнову, который как раз в это время занимался поисками пропавших героев. Смирнов ринулся, естественно, в архивы Главного разведывательного управления Министерства обороны и нашел подтверждение моему открытию. В газете «Правда» появился огромный подвал о Федоре Полетаеве, подписанный Сергеем Смирновым, а через несколько дней в «Известиях» появилась подвергнутая истинно иудейскому обрезанию моя, ставшая абсолютно невразумительной, заметулька на ту же тему. «Что же вы, еб вашу мать, делаете?» — забыв про этикет, кричал я в телефонную трубку при очередном разговоре с Михаилом Александровичем. Мой непосредственный газетный шеф остался невозмутимым. «Ленечка, — проворковал он нежно, — все получилось как нельзя лучше. Вам большая благодарность от всех инстанций. Родина и «Известия» вас не забудут…»

Восстановили справедливость бывшие итальянские партизаны. Я получил приглашение от Генуэзской ассоциации явиться на торжественное заседание в связи с очередной годовщиной Сопротивления, где мне под аплодисменты собравшихся была вручена «Гарибальдийская звезда» третьей степени как первооткрывателю истинного имени Героя Италии Федора Андриановича Полетаева. Кстати, такой же звездой был награжден в свое время Пальмиро Тольятти за идейное вдохновение движения Сопротивления в Италии, хотя в самые тяжелые времена с 1940 по 1944 год он жил в Москве. Тогда же я еще раз побывал на могиле Федора Полетаева. Ему уже было присвоено звание Героя Советского Союза.

По морям и океанам уже плавал танкер «Федор Полетаев», построенный для Советского Союза руками генуэзских судостроителей, это имя было присвоено площадям и улицам, на мраморной надгробной плите все надписи были приведены в соответствие с исторической правдой. Идя к выходу по немноголюдной в тот день галерее с беломраморными изваяниями, увидел я около одного из них небольшую группку туристов. Молоденькая девушка-гид, старательно грассируя на парижский манер букву «р», рассказывала историю монумента, автор которого — известный в Италии скульптор Оренго — прославился не столько оригинальностью своего творения, сколько необычностью полученного им заказа. Сам памятник — приземистая старушка в мраморных кружевах — вряд ли интересен, а история действительно курьезная… Я прослушал ее до конца из уст бойкой девушки-гида. Жила-была в конце прошлого столетия некая Катарина Камподонико — кладбищенская лоточница, которая всю свою долгую жизнь копила деньги на собственное надгробие. Ведь придет же такая идея человеку! Не доедая куска хлеба, Катарина откладывала в чулок заработанные на свечках и крестиках лиры только для того, чтобы увидеть свое мраморное факсимиле прежде, чем покинуть этот лучший из миров. Она успела осуществить свою голубую мечту. Скульптор Оренго, получив сполна гонорар, продемонстрировал лоточнице ее заветный камень…