Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе - Елена Колина

Ночью, после долгих разговоров с папой, Илья приходил в мою комнату и падал рядом со мной, счастливый и возбужденный – не мной, а разговорами с папой, папиным прошлым, Бродским, обсуждением своих дел. Конечно, иногда между нами происходило то, чему положено быть, но наша «сексуальная жизнь» была такая тихая, застенчивая, как будто тайная от нас самих, как будто это – нельзя, как будто мы с ним брат и сестра.

Папа умер так внезапно, что я даже не горевала, а все спрашивала знакомых врачей – почему? Он ведь не болел, не жаловался на сердце, катался на лыжах в Комарово, вернулся на дачу, прислонил лыжи к крыльцу, присел на ступеньку и умер – почему?.. Прошел месяц, два, три, а я все просыпалась ночью и не могла понять – почему Илья здесь, рядом со мной, а не сидит с папой в кабинете?

Впрочем, Илья по-прежнему много времени проводил в папином кабинете. Его захлестнула туча дел: комиссия по литературному наследию, составление посмертного сборника, переиздания, договоры, авторские права, неоконченные рукописи, архив…

Ася! Знаешь, что было дальше? Оказалось, я совершенно не такая – не холодная, не фригидная!

После папиной смерти наши отношения с Ильей переменились. Это короткое время – от папиной смерти до того, что Илья сделал, мы с ним были по-настоящему мужем и женой. Прошло почти семь лет со дня свадьбы, и я наконец-то поняла, зачем вообще людям все это.

У нас не было так красиво и страстно, как в эротических фильмах, – конечно нет! У нас не было так, как у тебя с ним. Никаких оргазмов у меня, конечно, не было, но кое-что изменилось. Если раньше у меня в голове как будто включался механизм – я не умею, у меня все равно не получится, а если вдруг получится, то это нельзя, стыдно, – то теперь привычный механизм вдруг выключился, словно кто-то перестал нажимать на рычажок.

Илья утешал меня, я утешала его, и из утешения и нежности возникало желание – у него, и мне было это не неприятно. Я и не знала, что может быть нежность, а не обязанность. Я даже днем думала: «Как будет сегодня ночью?..» Наверное, таким должен быть медовый месяц – когда с каждым днем все больше думаешь: «А как будет ночью?»

Можно сказать, что нас бросило друг к другу горе, что меня как женщину разбудил стресс, можно даже сказать, что с папиной смертью мы оба почувствовали себя взрослыми. Все что угодно можно сказать!

Но все же это означает, что я не холодная, не фригидная!.. Просто у меня был долгий путь. У тебя, Ася, был мгновенный путь, а у меня долгий.

Зина.

Здравствуй, Ася.

Со мной произошел казус на лекции. Я рассказывала о ранней прозе Гоголя: «Обратите внимание на огромное количество восклицательных знаков в прозе Гоголя, что дополнительно создает атмосферу экзальтации. Атмосфера экзальтации, фантасмагории создается не только на интонационном, но и на семантическом уровне, – к примеру, сочетание „замысловатые девушки“…» – и вдруг задумалась посреди фразы.

Студенты подняли головы от тетрадей, – я очень строго требую на экзамене, чтобы отвечали по моим лекциям, а не по учебникам, поэтому на моих лекциях все пишут, – а я продолжила мысль: «Моя Мася тоже замысловатая девушка, я не понимаю, почему она такая, я просто ничего не понимаю…» Обычно, выходя на кафедру, я не думаю ни о чем, кроме лекционного материала. Но в этот раз я, очевидно, думала о своем, и получилось, как будто я заговариваюсь. Я поймала удивленные взгляды и сказала: «Кажется, я немного заговариваюсь. Скоро пойдут слухи, что я читаю лекции про зеленых человечков».

Я говорила «замысловатые девушки», а думала о своем. О своем – о Масе. Кажется, такая семья! Что же родители, что же отец?!..А что можно сделать?!

У нас дома никогда раньше не было стыдного, такого, что нельзя показать людям, если бы нашу жизнь снимали скрытой камерой, – ни одного кадра, за который мне было бы стыдно. Знаешь, как бывает, – к примеру, муж кричит на жену «идиотка!», или жена бьет мужа по лицу, или они вместе прячут вкусную еду от незваных гостей…

А сегодня у нас дома было стыдное. Я бы не хотела увидеть это в передаче «Под стеклом».

Я не разговариваю с Ильей, не говорю ни слова, как немая.

Я разговариваю с ним только при Масе, – она не должна знать, что у нас происходит. Масе легко не знать, потому что ее почти никогда нет.

Начался семестр. Теперь я с нее глаз не спускаю, каждый день – была ли на первой паре, на второй, на третьей, где была после университета. Моя золотая девочка, я ее почти не вижу. Бужу, ставлю на ноги, отвожу в ванную, она кричит мне: «Мамочка, иди, у тебя первая пара» – и засыпает в ванной. Ухожу в университет – она еще спит, прихожу – ее уже нет.

Где она? Повсюду, как ветер. В клубах, в кафе, у подружек. На вопрос «где ты?» отвечает «я на Невском», как будто весь Невский проспект ее комната. Пробовала не оставлять ей денег, – она словно не понимает, что означают эти бумажки. Нет, и не надо, а если есть, берет стопочкой, берет, где видит, берет, как наливают стакан воды.

Я думала, она живет студенческую жизнь – пусть. Но она не учится.

Вчера я кричала на Илью.

– Как тебе не стыдно, ты же отец! У тебя ребенок пропадает!..Она же пропадает, сделай хоть что-нибудь!

– Что я могу сделать? Что вообще тут можно сделать?.. – беспомощно сказал Илья.

– Все можно сделать! – закричала я. Ненавижу этот его беспомощный тон!

– Можно что-то сделать только в одном случае. Если ты говоришь ребенку: «Я тебе не разрешаю уходить», и ребенок пугается и не уходит. Но Мася – другая!.. Она все равно уйдет! Ты говоришь ей: «Ты не будешь это делать!» или «Ты сделаешь то, что я требую!» Но она не слушается, потому что не боится наказания.

– Почему я должна ее наказывать в 16 лет?!

– Под наказанием я имею в виду, что ты расстроишься. А Мася не боится, что ты расстроишься. Поэтому у тебя нет шансов ее приструнить.

– А почему ты все время говоришь обо мне? А ты, ты?! – закричала я.

Илья пожал плечами:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Что вообще мы можем сделать? Не пустить девочку ночью гулять или утром домой? Привязать к батарее? Запереть? Не давать денег? Отправить за границу? Там она вообще останется без присмотра, там понятно что – наркотики, это всем известно. Когда она дома, ты хотя бы потрогать ее можешь…

Какие наркотики, – это же Мася!.. Она все такая же нежная, теплая, придет ко мне, прижмется и скажет свою детскую фразу: «Обними меня крепким обнямом».

– И вообще – посмотри, она же золотая девочка, какая у нее речь, какие интересы, – книжки читает, музыку слушает, на выставки ходит. Ну, не может позвонить и предупредить «приду поздно», она как будто плавает где-то, ну, не хочет учиться… – Илья говорил со мной успокаивающим голосом, как с больной.

– Не хочет учиться?! – закричала я. – Ты так спокойно об этом говоришь? Я что, должна признать, что моя дочь – в конце концов, она и твоя дочь тоже – не получит образования, будет носить кувшин на голове… Где это «тонколодыжная дева» несет кувшин на голове?..