Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский

Это он повторил трижды, когда говорил третий раз, вокруг него собрались уже люди. Слушали юношу и косились на кавалера, что сидел на коне чуть позади глашатая. Люди переговаривались, и кавалер не понимал, на чьей стороне они. На стороне обворованного рыцаря, или на стороне воров-земляков. Но деньги — есть деньги. В этом кавалер был уверен.

Когда Максимилиан закончил, он сказал ему:

— Теперь всё это повторим на площади перед кафедральной церковью. А потом поедем ужинать.

Все люди его взбодрились, они хотели есть и знали, что поедут на постоялый двор, а не в лодочный сарай.

«Георг Четвёртый» был не просто трактиром, не простым постоялым двором. Тут, говорят, и вправду двадцать четыре года назад останавливался император Георг. И теперь тут остановился Волков.

Небогатый и разыскиваемый в двух городах рыцарь божий. Но то был рыцарь, которому распорядитель Вацлав открыл лучшие покои, что были в трактире. И покои те были удивительны. В них было две комнаты, и обе огромны. В одной роскошная кровать под балдахином высотой чуть не до пояса кавалеру. А в другой камин, стол на восемь персон под скатертью и с канделябрами на нём. На полу паркеты, на паркетах ковры, а стены дорогим сукном оббиты. Волков даже растерялся, когда услужливый Вацлав кланялся ему и приглашал в покои. А Ёган, как вошёл в них, так стал головёшку свою чесать и спрашивать у кавалера:

— Господин, а нас ни с кем не путают.

— Не знаю, — отвечал Волков, оглядывая роскошь.

— Боюсь, что путают, а как узнают, что мы не принцы, так попрут нас отсюда вместе с вещами.

— Попрут, так попрут, — философски размышлял Сыч. — А пока тут поживём, экселенц, а мы где спать будем?

— Вроде как вам своё место укажут, Ёган, а ты как вещи принесёшь, воду готовь мыться, и насчёт ужина распорядись.

— Да, господин.

Ёган помог Волкову снять сапоги, ушёл. Пришёл монах, уложил его на роскошную кровать, зажёг свечи, стал смотреть резаную руку. А кавалер наслаждался комфортом и теплом. Если бы вчера ему не врезали доской или ещё чем по голове, не порезали руки и голову, и он не потерял бы меч, можно было бы считать, что дело идёт хорошо.

А вот монах так не думал, брат Ипполит хмурился, разглядывая его руку. За ухо он только мельком взглянул, а руку опухшую смотрел и трогал долго. Мял, следя за реакцией кавалера. А потом произнёс:

— Ладно, завтра будет видно.

Тут в дверь постучались и спросили, можно ли еду приносить. Волков дал согласие и босой — по коврам ходить было приятно — пошёл к столу. А на стол ему ставили лакеи в чистой, справной одежде. Кланялись, как входили, носили еду и вино, посуда вся удивительна, а блюдо под пирогом так и вовсе серебро. И кушанья была подстать посуде. Волков ел так, как давно не ел, пока мог. Часть дал Максимилиану. А остальное отдал Ёгану, много осталось. Тот пошёл в людскую, где спали слуги, и там они с Сычом, монахом и девицей Эльзой Фукс ещё лакомились пирогом с зайчатиной. И остатками ветчины.

После, кавалер помылся, отпустил Ёгана и завалился спать, да тут руку начало дёргать, не больно, но неприятно. И голова в который раз заболела. Он уже хотел позвать монаха, да тут в дверь заскреблись. Пришёл Сыч, глядел заискивающе, просить, видно, что-то собирался. Кавалер лежал на кровати и ему был не рад:

— Чего тебе? — спросил он у Сыча.

— Экселенц, я вот о чём спросить хотел, — мялся Фриц Ламме.

— Говори уже.

— Чтобы вы не серчали, как в прошлый раз, хочу спросить у вас, можно мне девицу эту пользовать?

Конечно, чего этот пройдоха ещё желал просить. Молоденькую девицу Эльзу Фокс хотел пользовать. Волков молчал.

— Я так думаю, она уже и не девица, от неё авось не убудет, ежли я попользуюсь, — продолжал Сыч.

Кавалер и сам о ней думал за ужином, она приятна была. Но то ли зад у неё был для него тощий, то ли огня у него не было сегодня, а, скорее всего, чувствовал себя он плохо, вот и не стал звать девушку. А Сыч стоял, ждал его решения. Хоть и неприятно было Волкову, что бы он имел девчонку, но Сыч много делал правильного последнее время, был полезен, и кавалер сказал:

— Ладно, заслужил, бери, но только добром.

— Экселенц, конечно, я тут бабу в Альке брал со злобой, так как она сама зла была, а эту девчонку только лаской.

— Ладно, иди, и скажи монаху, чтобы пришёл, голова у меня болит.

Волков стоял у огромного зеркала в полный рост и рассматривал свои красные глаза. Глаза были страшные, хотя уже и не такие страшные, как вчера. И сегодня, как встал, у него совсем не болела голова. Он с удовольствием мылся, надел чистое бельё и шоссы, удивительно как быстро он привык к ним. Ёган помог подвязать их. Кавалер всю жизнь носил штаны, как солдат или простолюдин, ведь шоссы были всегда намного дороже. Носил штаны, даже когда служил в гвардии. Хоть многие сослуживцы над ним подтрунивали, он штанам не изменял. Под доспех, всё-таки, штаны надевать было удобнее. Сейчас, с яркими шоссами, нарядный колет смотрелся бы лучше, но Волков помнил, что совсем недавно его старая бригантина спасла ему жизнь, остановив нож бандита, и решил надеть её. Да и холодно ещё было, а под бригантину, всё-таки, можно пододеть теплую стёганку. Всё бы ничего, всё бы было хорошо, да вот рука была красна вокруг зашитой раны. И если ею шевелить хоть немного, она побаливала.

Покрасовавшись пред зеркалом, он уселся за стол, стал думать, что будет делать сегодня. Собирался наведаться к командиру городской стражи и ждал, когда Ёган принесёт сапоги, и когда подадут завтрак. Тут в дверь постучали.

— Входите, — сказал кавалер.

Вошёл Максимилиан, поклонился:

— Доброе утро, господин, кони осёдланы, я проверил, кормили их и чистили исправно.

— Хорошо, — задумчиво говорил Волков. — Любопытно, сколько стоит жить в этом постоялом дворе?

— Не знаю, господин, — отвечал юноша, — но люди тут сплошь почтенные. Сидят, завтракают сейчас внизу.

— И много их?

— Изрядно, господин, — говорил Максимилиан.

Кавалер удивлялся, что в таком дорогом месте много посетителей, но молодой Брюнхвальд не уходил.

— Что ещё? — спросил его кавалер.

— К вам старуха пришла, распорядитель её не пускает, а мне она не говорит, зачем пришла. Вас добивается.

— Что за старуха?

— Нищая.

Волоков помолчал, потом указал на комод, там лежал стилет:

— Дай-ка его сюда и зови старуху.

Юноша подал ему оружие и вышел. Положив стилет на красивую скатерть пред собой, он стал ждать. Скажи ему кто-нибудь ещё год назад, что перед тем, как поговорить со старухой, он будет вооружаться, то кавалер смеялся бы над таким дураком. А теперь ему это смешным не казалось. Повидал он уже разных старух, от которых кровь стыла в жилах. Да и «не старуху» одну такую только недавно видел, и теперь после неё лечил глаза и руку. Поэтому со стилетом ему было спокойнее.