Кома - Сергей Анисимов

К четырём он встретился с доцентом Свердловой в её кабинете, и подписал и заверил все бумаги на выписку своей больной, после чего по-быстрому отнёс их к старшей медсестре. И у Свердловой, и у медсестры было по нескольку вопросов, но к собственному удовольствию, Николай сумел ответить на все без большого труда – за неполный год на отделении он всё-таки слегка поднатаскался в практической медицине. Ещё два года, и, глядишь, он станет человеком.

– Спасибо, Николай Олегович…

Собравшаяся уже больная, пытающаяся отобрать сумки у пришедшей за ней крепкой дочкой лет сорока сказала ему несколько добрых слов, поддержанных кивками остальных находящихся в палате женщин.

– Всего хорошего, Анастасия Петровна, – попрощался он. – Дождитесь официальной бумаги, и тогда можете идти. Одежду Вам тёплую принесли? На улице с утра было холодновато.

Он вышел, но в коридоре его догнала та самая дочка, и, с трудом подбирая подходящие слова, вручила крупную коробку «Эрмитажа», производства до сих пор не переименованной фабрики имени Крупской. Николай дошёл до ординаторской, и вскрыл целлофан, кинув коробку на стол – так было принято. Если не открыть – врачи её не тронут.

Температура у больной Январь к середине дня упала до 36,4 – для неё это была редкость, и, теоретически, подобное её снижение характеризовало успех проводимой терапии. С другой стороны, внешний вид Екатерины Егоровны Николаю весьма не понравился: кожа больной была ярко-белого цвета, какой бывает у густо рыжих. На ощупь тёплая, и, пожалуй, суховатая, – пусть и с поправкой на недевичий возраст. Даже утром цвет её был другой. Что бы это значило? Давление, измеренное быстренько принесённым Николаем аппаратом оказалось нормальное, пульс тоже вполне ритмичный и наполненный. Кажется, подобная внезапная бледность кожи иногда бывает при мерцательной аритмии. Или нет? Стоит ли назначить очередное ЭКГ-исследование?

Николай настолько задумался, что даже не сразу сообразил, что больная говорит что-то ему, а не сама себе. Оказалось, Екатерина Егоровна уговаривала доктора не беспокоиться, поскольку за исключением головной боли, дескать, чувствует она себя очень неплохо.

Кабинет функциональной диагностики, по времени уже должен был закрываться, и в любом случае раньше завтрашнего дня профессиональный ЭКГ-диагност делать описание очередной записи ему не будет. Значит – сам. Не обращая внимание на слова продолжающей уговаривать его больной, Николай засунул фонендоскоп в нагрудный карман халата и вышел, направившись прямиком в процедурный кабинет. Там снова оказалась Маша – она, кажется, работала только днями. Выслушав его просьбу, Маша повздыхала, но всё же отложила в сторону потрёпанный журнал и сняла с полки переносной «Малыш». Подойдя к раковине, она сунула под струйку воды из-под крана ворох губок, – намочить, чтобы проводили ток.

– Николай Олегович, – необычно весёлым голосом спросила медсестра, когда они уже шли по коридору обратно к «шестёрке». – Музыкант, не исполняющий песни, из 15 букв – это кто?

– Инструменталист, – рассеянно ответил он, продолжая думать о странном цвете кожи старой женщины, дожидающийся их в палате. Маша на ходу подняла лицо к сероватому больничному потолку, зашептала губами. Считает?

– Главное слово в кроссворде, а мне ничего в голову не приходило, хоть убейте…

««Хоть убейте», ну надо же», – подумал он. – «Во проблемы у людей…».

Мажущая пальцы лента полезла из аппарата, когда Николай нажал на «пустую» кнопку, настраивая раскаляющуюся изогнутую иглу маркера на её ось и проверяя вольтаж. Маша ловко подключала электроды, молча и спокойно оставив ему собственно бумажную часть записи: вместе они работали не в первый раз.

«Январь Е.Е., 71», криво записал Николай на первых сантиметрах ленты, ещё до начала записи. И ниже дату и время – на часах было 16.25. В принципе, ещё вполне можно было отмассировать двоих больных по 30 минут, или одного – на 45, как вчера. Но это если поторопиться. Лента начала с шуршанием и стрекотом выползать из бобины, выписывая пляшущей иголкой пики и впадины поверх синеватых миллиметров разметки, и Николай начал привычно обозначать на ней моменты переключения Машей электродов. Вроде бы, всё было в порядке.

– Ну что же, Екатерина Егоровна, – сказал он, едва медсестра, закончив, чмокнула присоской грудных отведений и начала обрывать с щиколоток и запястий больной резиновые жгутики. – Рад, что всё нормально. Завтра я хочу, чтобы Вас всё-таки посмотрели в функциональной диагностике, – утречком, ладно?

Больная покивала, довольная его вниманием. Ну что же, это действительно, наверное, всё на сегодня. Завтра, возможно, стоит посмотреть запись вместе с кем-нибудь поопытнее, – но скорее всего эта непонятная бледность к утру пройдёт и сама собой.

Поблагодарив Машу, затем забежав на сестринский пост и быстро записав в лист назначений для больной «большую» ЭКГ на завтра, Николай побежал вниз по лестнице, держа руки на весу, чтобы не поскользнуться. На ходу он ещё раз проверил время: если не тормозить, и оставить на дорогу до Вдовых всего 15 минут, то всё ещё вполне можно успеть с массажом. Логичнее было бы, конечно, прийти чуточку пораньше, имея в виду то, что к шести они с дедом Лёшей уже должны спускаться к его соседу, но этого резерва он себе позволить не мог.

Так оно, в общем, и получилось. Двух своих «обычных» клиентов Николай массировал по те же 30 минут, что и в прошлый раз, выкладываясь на их спинах без всякой скидки на свой бок и не отвлекаясь на разговоры. Перерыв между ними пришлось сократить до пяти или семи минут, которые он, заперев на всякий случай кабинет, потратил на общение с больным Петровым, то есть «Шифоньером». Фамилия, – как у его подопечной «дамы» на терапии, но какая разница в телосложении!

– Дмитрий Иванович, – честно предупредил его Николай, – Я сегодня заканчиваю к 5.40, и взять Вас точно уже не успеваю. Если ничего страшного Вы в этом не увидите – скажете мне. С завтрашнего дня у меня обычный график. Если захотите другого врача, – тоже скажете, когда увидите меня на отделении.

«Шифоньер», судя по его виду, несколько растерялся от такой наглости оплачиваемого им доктора, и только пару раз хлопнул ртом. «Ну и замечательно», – подумал Николай, закрывая дверь и возвращаясь обратно в массажный кабинет. Обсуждать что-то с этим больным или вступать с ним в конфликт ему совершенно не хотелось – выглядел Петров сейчас заметно поздоровее, чем он сам. «Голем», надо же… Что такого неправильного в этом прозвище, что он раз за разом сомневается, думая об этом? Где он такое встречал, если не считать классики?

К пяти сорока с мелочью Николай уже выдёргивал куртку из шкафчика, и сразу же, едва защёлкнув замок, побежал вниз. Два предыдущих дня на него нападали по дороге с работы. Будем надеяться, что этого не случится сегодня.

Добежать со Льва Толстого до Малой Посадской он мог десятью разными способами: в этой части Петроградского района Николай знал каждый двор, как собственную ладонь. Сегодня – через улицу Чапаева, где живёт та его клиентка, полотенце которой ему всё время хочется рассмотреть поближе – кто же на нём, в конце концов, изображен. Проскакивая через горловину между трампарком имени Блохина и массивным жёлтым зданием, в котором раньше, кажется, было общежитие этого самого трампарка, Николай заметил сразу три тёмно-зелёных по-военному фургона со старыми «чёрными» номерами, припаркованных правыми колёсами на тротуаре. Водителей в кабинах не было. С другой стороны, тех двух, на которые он смотрел, как баран, вчера вечером, уже не было на Малой Посадской. Опять что-то такое сложное и ассоциативное плавало в памяти, – кажется, начало третьей части «Мастера собак» Олега Дивова, со странными и вызывающими жуть автомобилями без водителей ездящими туда-сюда по городу. Мрак. Доктор, вам пора лечиться…