Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

— Прекратите, — умоляющим тоном сказал я.

— Что? А, конечно…— спохватился он, разжал кулак и игриво пошевелил пальцами. — Ну-ну, не бледнейте, Поль. Насчет пыток — всего лишь шутка. Вы мне живьем нужны.

Он выудил из бокового кармана небольшой плоский лаковый футляр с неизменным рубенсовским сюжетом и что-то там на нем нажал. В футляре хрустнуло, он приоткрылся на пару миллиметров, после чего его заклинило. Сопя, Кракен начал ковырять его ногтем. Футляр долго не давался, а потом вдруг рывком раскрылся, до крови оцарапав кракенский палец выскочившим проволочным обломком. Оказалось, это пижонская карманная пепельница с подпружиненной крышкой. Пепельный столбик, ради которого затевалась вся эта показушная возня (действительно длинный в начале манипуляций), давно уже благополучно отвалился, но Кракен все равно постучал пахитоской о краешек пепельницы и спросил:

— Итак, что мы видим?

— У вас красная кровь, — сказал я.

— Разумеется, — удивился он и лизнул пораненный палец. — Кроме того, я являюсь млекопитающим, теплокровным, дышу смесью кислорода с азотом. Мочиться предпочитаю стоя, а спать — лежа. Количество хромосом в моих клетках в точности равняется вашему… к сожалению, не помню, сколько это будет по счету… ну и так далее. Но я говорю не о том. Равновесие системы! Оно восстановлено. Шар вновь недвижим. Наш Сизиф пусть не раздавлен его тяжестью, но заключен в узилище и имеет исключительно бледный вид… Да бросьте вы, Поль, наконец, пахитоску! — с кривой гримасой сказал он. — Все одно вам от нее никакого удовольствия. Чего травиться понапрасну?

Опять он был прав.

Кракен. Был. Кругом. Прав.

Жерар, может, и выкрутился бы, нашел, как повернуть беседу в потребном направлении, но я сдался. Затушил окурок и спросил:

— Так на что вам сдался пленный Сизиф?

…Прошло полчаса.

Факир глотал огонь и шпаги, заставлял бегать туда-сюда гуся с отрубленной головой и метал кинжалы в худенькую помощницу, облаченную только в прозрачную вуалетку, газовые шальвары да мониста. Под конец совсем разошелся: заставил бедняжку лезть в разрисованную звездами длинную коробку и с необыкновенно веселой гримасой продемонстрировал зрителям блестящую пилу. «Маньяк!» — подумал я.

Дамы лизались. Жерар томился. Я допивал четвертый стакан сока.

«Опустошение — это то, что приносит пользу».

Пока что не приносило. Может, опустошаю не то, что следует?

— Останься, — шепнул я бесу. — В случае чего знаешь, где меня искать. Он кивнул.

В туалете я решительно направился к знакомой кабинке, заперся в ней и вытащил из карманов пакет, скотч, листок бумаги. Пакет я оставил внутри (он мне пригодится позже), а сам вышел. Кабинку запер. Скотчем надежно залепил задвижку и приклеил к дверце листок. На листке было крупно отпечатано: «НЕ РАБОТАЕТ!» Надеюсь, этого достаточно. В будущем мне понадобится именно эта кабинка, и не хотелось бы, чтобы какой-нибудь посетитель занял ее для своих нужд в самое неподходящее время.

К моменту моего возвращения факир со сцены успел испариться вместе с безголовым гусем и распиленной ассистенткой. За опущенным занавесом таскали что-то громоздкое. По потолку метались цветные кольца, кудрявые арабские буквы — это осветители, тактично направив прожектора вверх, пробовали фильтры.

Занавес всколыхнулся, и появился Джулия с микрофоном.

Он ослепительно улыбался.

У меня немедленно возникло страстное желание срочным порядком вернуться в сортир. Кишки мои помнили, оказывается, все: и Сю Линя, и грот с черепахами, и ласковое змеиное «кто там?». Завертело их так, что караул. Я прислонился к стеночке, глубоко вдохнул, сосчитал до десяти, выдохнул. Спокойно, Паша. Обосраться сегодня ты еще успеешь. И может быть, даже неоднократно. Спешить некуда. Вдох… выдох. Ты знал, на что идешь. Вдох… выдох. У тебя здесь куча сообщников. Вдох… выдох. А задание — пустяк. Вдох… выдох. Выполнишь — и спи, отдыхай.

В животе побулькало-побулькало да и успокоилось.

Вот какой я волевой человек.

Соседки забавлялись метанием в Жерара бумажных комочков, сооруженных из салфеток. Жерар (он забрался или был посажен на столик) ловко ловил комочки зубами и сплевывал в тарелочки и бокалы поэтесс. Поэтессы хохотали.

Лола попыталась угодить очередным шариком и в мой рот, но не добросила.

Холодно улыбнувшись, я подхватил беса, после чего осведомился, известно ли дамам, насколько мерзок бывает ликер, когда проливается на одежду? Мне-то отлично известно. Ибо я катастрофически неуклюж, постоянно за столом что-нибудь опрокидываю.

— И хоть бы раз на себя…— посетовал я, садясь. Дамы оказались не настолько пьяны, чтобы не понять намека. Скривили уничтожающие гримасы. Отлично слышимым презрительным шепотом назвали меня хамом, свиньей, а еще скопцом и кобелем. Отвернулись. Лесбиянки, подумал я в отместку. И стихи у них наверняка бездарные.

Настроение испортилось окончательно.

Скорей бы Лейла появилась, что ли.

— …История восхождения нашей сегодняшней гостьи на эстрадный Олимп вполне заслуживает отдельного повествования, — заливался между тем Джулия. — Вы возразите мне, конечно, что много раз слышали ее, читали в журналах, однако уверяю — ни разу не была она рассказана полностью. Мы же не утаим от вас ничего! Вы, господа, станете первыми, кто узнает новые, поистине интимные подробности этой авантюрной и одновременно трогательной сказки. Да-да, сказки! Итак, все началось более пяти лет назад, когда господина Аскерова взорвали в собственном автомобиле. К счастью, машина была бронированной, поэтому владелец приличного числа уральских и сибирских заводов по производству «крылатого металла» уцелел. Хоть и был крепко контужен. Пролежал он в коме года три с половиной. За это время капитал его мало не удесятерился; кроме того, вошла в возраст прекрасная племянница, обладательница чарующего чувственного голоса. Со всем пылом юности девушка мечтала о славе. Однако была барышней не только хорошенькой, но и умненькой. Она понимала, что слава — это в первую очередь деньги, во вторую и третью тоже деньги и только в пятую—десятую — талант. Деньги были у дядюшки, который, клятвенно обещали врачи, вот-вот восстанет от летаргии. Лейла решила действовать. Первым, что увидел очнувшийся от трехлетнего беспамятства «алюминиевый герцог», были ее огромные заплаканные от радости глаза. Дальше — ясно. Сердце господина Аскерова наполнила любовь. Отцовская или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем. Не важно. Важно, что была она искренней и горячей. «Хочешь, я куплю тебе корону Мисс мира? — спросил Аскеров. „Мое призвание — петь“, — скромно сказала дядюшке Лейла и в мгновение ока стала звездой.

Джулия на миг умолк. Зал ждал продолжения. Джулия вцепился в микрофон, как в шею врага, подтянул его к размалеванной пасти и проговорил:

— Вы думаете — и это сказка?.. Вы думаете — и в чем тут сказка?.. Вы думаете — да она же хищница!.. Проза, думаете вы раздраженно, а Джулия, обещавший нам чудеса, — лжец!.. Если так, сладенькие мои, вы не правы! Сказка уже начиналась. Она подкралась к нашим героям как рысь, улыбнулась, как Чеширский кот, и… И Лейла по-настоящему полюбила дядюшку. Дочерние те чувства или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем, не важно.