Камень ацтеков - Александр Михайлов

Беглого лекаря не пустили к Баррету, да Питер и не слишком стремился увидеть бывшего спутника — он испытывал непривычную неловкость.

Они все-таки встретились — за окраиной деревни, в тот самый день, когда Баррет навсегда покидал Санта-Фе.

— Я вор, — грустно сказал врач. — Ради свободы я украл мулов у отца Нариньо.

— Нариньо тебя избил?

— О нет.

— Не ври.

— Я говорю правду. Меня поколотили другие индейцы. Священник как раз был против.

— Что теперь собираешься делать?

— Уйду отсюда в Веракрус. Попытаюсь найти себе другое место под небом. Надеюсь, что оно окажется получше.

— Хочешь, возьму тебя с собой?

— Нет, пожалуй, я двинусь в одиночку. Когда змей вырастает, он меняет кожу — в этом нет ничего плохого, а одна только необходимость.

Баррет переварил ответ.

— Ну что ж, прощай, парень. Ты уйдешь один, я найду сговорчивого капитана, наймусь на его судно и отправлюсь туда, где меня пока что никто не ждет. Плевать на риск. Пора взыскать долги. Посмотрим, какая рожа будет у негодяя Ланды, когда он поймет, что я живехонек.

Англичанин смотрел, как удаляется Франчо.

— Эй, парень! Желаю тебе удачи!

Через минуту крошечная фигурка человека исчезла, слилась с пейзажем, и на фоне скалы не осталось ничего.

— Нашелся бы сговорчивый бог, например, тот самый Камаштли, который по сходной цене перенес бы меня в Картахену…

Поздним вечером в Картахене, когда сильно смеркается и фигуры прохожих самому внимательному глазу кажутся размытыми пятнами, женщина в андалузском платье и плетеной шляпе выходит из маленького дома неподалеку от Пласа Майор.

Под шляпой надет желтый платок. Звенят длинные серьги в виде сцепленных колец.

Женщина прячется в тени и спешит на окраины Картахены — к пустырям, и еще дальше — туда, где начинается влажная равнина, переходящая в сьенагу — старое болото, поросшее тростником. Она бережно обходит старые камни, на которых смуглые руки давным-давно сгинувших дикарей вырезали контуры божественных птиц, выбирает ложбину, склоны которой способны надежно укрыть от чужих глаз, и там опускается на колени.

Испанка достает из выреза платья медный нож, рисует на земле круг, снимает шляпу и платок, сбрасывает одежду, обнажается и распускает волосы. Потом поднимает лицо к бархату небосвода, отыскивает там планету Венеру, которую считает вечерней звездой, помощницей чародеек.

«Звезда, что бежит от одного полюса до другого, заклинаю тебя именем ангела-волка, приведи ко мне того человека, где бы он ни был, приведи больным, но не смертельно, сделай так, чтобы я была в его сердце…»

Ведьма сильно колет в центр круга — в траву равнины, в песок, в корни и слой мелких камней.

Совершив ритуал, который почитается очень действенным, она одевается и уходит в город. Там идет прямыми улицами, и шляпа скрывает ее правильное лицо. Так повторяется раз разом — каждое новолуние…

Иногда нищий или загулявшийся моряк узнает сильную тонкую фигуру с высокой грудью.

— Buenas noches, senorita Sarmiento.

Лусия Сармиенто бегло отвечает и торопится уйти. Среди буянов и головорезов не находится желающих заступить ей путь.

— Esta es la bruja[16], — робко шепчет одноглазый здоровяк с красной тряпкой на голове.

Даже самые буйные пьяницы уважают Сармиенто и никогда не заглядывают в запретную лощину.

Около полуночи Лусия возвращается в дом и ждет или спит — как получится. Ее сон прерывается звоном соборного колокола, от каждого удара мелко дрожат стены и беспокойно возятся устроившиеся под крышей голуби.

Так проходит один сезон, за ним начинается другой…

В один из месяцев сухого сезона, глубоким синим вечером, близ часа наступления полной темноты, на окраине Картахены объявился незнакомец.

Ведьма в тот вечер не явилась, что в целом не вызвало особых пересудов. Зато многочисленные посетители таверны «Зеленая птица» могли видеть очень яркую звезду, которая довольно плавно упала с небес и осела где-то близ тростников. Кое-кто поспешил загадать желание. Хмельной солдат гарнизона поискал глазами свой мушкет, но не нашел, а безумец Мануэлито пробежал вдоль улицы, звеня бесчисленными образками, которые, словно панцирь, покрывали его голую грудь.

— La hazana![17]— закричал он невпопад.

Про звезду, впрочем, быстро забыли — мало ли на свете падающих звезд?

Человек в грубой накидке из хлопка, какие носят в Новой Испании индейцы и метисы, явился как бы ниоткуда и вскоре миновал лощину.

Высокий, здоровый и заносчивый, он шел к городу быстрым шагом, ориентируясь по свету звезд, и почти не имел при себе поклажи. Накидка была ему не по росту мала.

Головорезы внимательно оглядели чужака, но бедная одежда не внушала никаких надежд на добычу:

— Pobre[18]!

«Эль побре» окинул их недружелюбным взглядом и убрался в темноту.

Он прошел пешком половину Картахены, в квартале близ Пласа Майор отыскал знакомый дом и сильно ударил в двери кулаком.

— Отворите!

За стеной сначала молчали, потом окно второго этажа распахнулось. Ответил низкий, бархатный женский голос:

— Если ты вор, ступай своей дорогой, если ты друг, то назовись.

— Я Питер, который явился из Веракруса.

— О!

Где-то внутри дома затопали по лестнице быстрые ноги. Хозяйка впустила гостя в дом и сразу же плотно затворила дверь.

Питер скользнул вслед за Сармиенто, лампа вспыхнула и осветила обстановку — деревянную мебель, стол под белой скатертью, пустую нишу в кирпичной стене.

Женщина смотрела на Баррета черными озерами глаз — на миг ему сделалось жутковато.

— Где Эрнандо? Ты что, прикончил его?

— Нет, мэм, — в смущении буркнул англичанин. — Я не сумел добраться до сукина сына и подлеца. О черт! Нет, я хочу только сказать, что не убивал вашего мужа… То есть твоего. То есть можешь мне поверить, он, конечно, стоил пули в голову.

Лусия усмехнулась яркими губами и как-то странно тряхнула головой — Баррету ненадолго показалось, что женщина плачет.

— Я говорила тебе, Питер, что дорога на Веракруса закончится несчастьем, форма ладони и линии судьбы никогда не обманывали меня.