Дон-Коррадо де Геррера - Николай Иванович Гнедич

— воскликнула Сигизбета, — спаси меня от чудовища! — Сказав сие, она упала без чувств на землю.

— Га! — вскричал Мориц, заскрежетав зубами. — Чудовище! Теперь я прерываю узы родства. Дух Моргона, укрепи мою руку![105]

— Духи ада, помогите! — вскрикивает Густав и бросается на Морица со шпагою, дрожит, падает на шпагу, и конец ее выходит в хребет. Далеко брызнула кровь, он страшно хрипит, ужасы смерти его окружают...

— Га! сам Бог отмстил тебе, бесчеловечный брат, за смерть отца, за Сигизбету; пусть и моя рука будет орудием мщения! — Сказав сие, он три раза поражает саблею грудь Густава.

— Сам Бог отмстил! — повторила Сигизбета, пришедши в себя.

Адским взглядом посмотрел Густав на Морица, заскрежетал зубами, черная кровавая пена заклубилась из его рта, и мрачная душа его излетела. Тело его Мориц положил во гроб, который был жилищем Сигизбеты.

— Я, вышедши из постоялого двора, — говорила Сигизбета, — чрез несколько дней возвратилась в замок, думая найти там радость — найти тебя; но вместо того нашла печаль: я видела гроб моего благодетеля, моего отца. Возвратившись оттуда, я намерена была жить в какой-нибудь деревне, у какого-нибудь крестьянина и каждый день проведывать о тебе. Предприяв такое намерение, я продолжала путь несколько дней. В один день вдруг вижу одного человека из свиты Густава, бегу в сторону и вижу в горе пещеру, обделанную руками человека; вхожу в нее далее, далее и вижу несколько худых мебелей, в стороне пустой гроб. Сердце мое чуждо было страха; я ложусь в него и закрываюсь крышкою. Так я думала спастись от Густава в этой пещере, оставленной, может быть, каким-нибудь несчастным. При малейшем шуме скрывалась я во гроб и закрывалась крышкою, однако не могла укрыться от поисков чудовища, которое, сыскав меня, хотело обесчестить или, если я буду сопротивляться, умертвить. Уже рука его была занесена, как подоспел ты, любезный Мориц, и освободил меня от рук изверга.

По окончании сего Сигизбета бросается в объятия Морица, осыпает его тысячью поцелуев, но он хладнокровен в ее объятиях, он потихоньку отталкивает ее.

— Мориц! — сказала печально Сигизбета. — Разве мои ласки тебе не нравятся?

— Ты любишь меня как брата, — говорил Мориц, — а я... я... — Глаза его устремились на Сигизбету; он хотел говорить, но не мог того выразить, что чувствовал, — он любил ее пламенно. — Сигизбета! — С сим словом схватил он ее руку и осыпал поцелуями. — Милая Сигизбета!

Он хотел говорить, но не мог — всё казалось ему сухо. Сигизбета поцеловала его в щеку. Я не могу описать чувствий Морица, но те, которые умеют чувствовать, поймут всё.

— Ах! я тебя боготворю как любовницу! — вскричал наконец упоенный Мориц.

— Я тебя обожаю как любовника! — сказала Сигизбета, бросившись в объятия Морица.

— Любишь ли ты меня, милая Сигизбета, так, как я тебя? Пламенный поцелуй Сигизбеты был ясным ответом.

Мориц и Сигизбета возвратились в замок; печальные лица людей переменились в веселые, все встретили своих господ с радостным криком. Оплакавши своего доброго отца, Моргона, положили чрез месяц быть свадьбе. Она свершилась. Проходит, проходит время, и Мориц среди радостей становится печален и задумчив; какое-то свинцовое бремя тяготило его душу, какая-то железная рука давила его сердце. Он, несмотря на нежности и ласки доброй, любезной супруги, носившей уже под сердцем залог любви и нежности, носившей младенца, он, несмотря на Сигизбету, находящуюся в приятной мечте, исполненную материнской радости, был ко всему хладнокровен и более и более предавался задумчивости. Он видел часто страшные сны и в бреду называл себя убийцею.

— Тени убитых мною, — говорил он, — не мучьте меня, ваша кровь будет отмщена — ужасно!

Воображение несчастного вошло в узкие пределы, и его разум... Боже!.. Его разум... Он, когда говорил, то говорил без связи, без смыслу и всегда по большей части о своих снах. Сигизбета сколько ни старалась его утешить, сколько ни старалась уверить его, что сны ничего не значат, но всё тщетно. С великим усердием, с великою ревностию, падши ниц и обливаясь слезами, воссылала Сигизбета горячие молитвы к престолу Всевышнего, умоляла Его о ниспослании здоровья ее супругу. Но так было положено в книге судеб: наступил тот час, который, по определению Природы, должен быть последним.

В одно утро Сигизбета просыпается, хочет обнять Морица, но его не находит; проходит час, два — Морица нет; время обедать — Мориц не возвращается. Сигизбета с дрожащим сердцем пошла в сад, думая найти его там; приходит к любимому его дубу, и какая картина представляется ее глазам!.. Мориц с размозженною головою лежал на земле; теплый пар исходил еще из струящейся крови; возле него лежал пистолет и маленькое письмо. Затрепетав и лишившись чувств, падает Сигизбета на труп супруга. Несчастная приходит в себя, чтоб больше почувствовать свое горе; она берет письмо и читает:

Убийце засыпать в объятиях ангела... Нет! это невозможно! Такого мщения требовали души убитых мною.

Сигизбета, прости!

Боже мой! Боже мой! Где же те радости, которыми думала Сигизбета наслаждаться? Где удовольствия? Га! они были одна минута, одно мгновение; они исчезли как тонкие пары, они засыпаны землею вместе с Морицем. Печаль, одна печаль точила ее сердце и, смешавшись с кровию, текла в ее жилах. Жизнь для ее сердца, лишившегося всего, сделалась тягостна, она была для нее бременем тягчайшим и угнетающим ее. Скоро, скоро наступил последний час ее скучного бытия. Смерть не была для нее страшным остовом, она пришла к ней во образе кроткого, улыбающегося младенца, с маковым цветком в руках[106], усыпляла и усыпила ее — навеки!

Н. И. Гнедич

ВОЛЬФ,

или

ПРЕСТУПНИК ОТ ПРЕЗРЕНИЯ

Драматическая картина

Надобно смотреть не на тяжесть преступления, но на причину оного.Монтеские[107]

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Христиан Вольф.

Рожер, Эврард, Гундо — разбойники.

Раймонд.

Роберт, лесничий.

Драгунский унтер-офицер.

Франц фон Штейн, градоначальник.

Судья городской.

Писарь.

Арестанты, выпущенные из крепости.

Анна, прежняя любовница Вольфа.

Мария, невинная девушка.

[Трактирщик.]

Многие драгуны, многие разбойники и народ.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Явление 1

Полдень. Лес, чрез который лежит большая дорога; в стороне трактир; вдали виден город. Вольф и два арестанта, выпущенные из крепости. Вольф, в бедном изорванном платье; всклокоченные его