Пленница - Хизер Грэм

— Господи Иисусе! — пробормотал он, закрыв за собой дверь.

— Мисс Уоррен понимает, что должна вернуться, — перебил брата Джеймс. — Поскольку я полукровка и близкий друг Оцеолы, едва ли майор вверит ее моим заботам, а я не могу привести его к тем последним убежищам индейцев, которые он так жаждет уничтожить.

— Я чертовски хорошо понимаю, что мисс Уоррен придется вернуться… — начал Джаррет.

— Господа, вы говорите так, словно меня здесь нет, — укоризненно заметила девушка.

Джаррет вопросительно посмотрел на брата. Тот пожал плечами:

— Мисс Уоррен молода, неопытна и безрассудна. Неудивительно, что у Уоррена с ней столько хлопот. Она должна поехать с тобой, но необходимо помешать Уоррену таскать ее за собой по всей Флориде. Девушка погибнет вместе с ним, если до него доберутся те воины, чьи семьи он уничтожил. И… он бьет ее.

Тила, взглянув на него, потупилась и залилась румянцем. Девушка горда и несчастна, Джеймс понимал это, однако Джаррету следует знать правду.

— Господа, я сильна и не боюсь отчима. — Помолчав, Тила добавила:

— Я ненавижу его, но страх перед ним мне неведом.

— У тебя не хватило разума бояться, когда следовало, — нетерпеливо возразил Джеймс.

— Послушайте, — сказал Джаррет. — Полагаю, у нас есть выход. Джон Харрингтон здесь. Он вернулся окольным путем на плантацию Роберта, а его солдаты отправились по реке навстречу Уоррену. Он не знал, что Уоррену удалось так быстро добраться сюда. Джон привез приказ продвинуться по реке как можно дальше в глубь территории, а потом маршем идти на восток, чтобы соединиться с другими силами. У Уоррена не остается времени куда-то отправить дочь, и Джон уверен, что убедит майора оставить ее в Симарроне.

— Как Джон собирается сделать это?

— Думаю, Джон сам объяснит… Джеймс покачал головой:

— Он намерен объявить о том, что Тила согласна на помолвку с ним?

— Да, — ответил Джаррет.

— Я не согласна! — воскликнула девушка. Джеймс быстро подошел к Тиле и с горячностью схватил ее за руку. Теперь она думала лишь о том, как бы удержать одеяло. Его пальцы сжали ее, как тиски.

— Ты должна сделать это. У тебя нет выбора.

— Это несправедливо по отношению к…

— Это нужно сделать. Тебе придется вернуться. Проклятие, Тила, я не позволю тебе убежать в болота! — С яростью глядя на нее и не ослабевая хватку, Джеймс обратился к брату:

— Отошли мисс Уоррен отсюда. Когда все отправятся воевать, прикажи доставить ее в Чарлстон.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Но я не хочу…

— Не важно. Ты скажешь отцу, что согласна выйти замуж за Джона. Может, тебе действительно стоит хорошенько подумать об этом. — При этих словах Джеймс внутренне содрогнулся. — Джон — порядочный парень и станет отличным мужем для хрупкой маленькой белой девочки, если, конечно, сохранит свой скальп.

— Отпусти меня! — гневно потребовала Тила, и ему показалось, что в глазах ее блеснули слезы, хотя, возможно, они сверкали от злости.

Джаррет откашлялся:

— Я, пожалуй, выйду, пока вы… э… одеваетесь, мисс Уоррен. Мы должны вернуться. Иначе ваш отец со своей командой скоро доберется сюда. А ведь здесь убежище для многих обездоленных, потерявших все в этом кошмаре. Мы не хотим, чтобы это место было обнаружено.

Дверь закрылась. Тила попыталась высвободиться.

Искушение не отпускать ее было слишком велико. Джеймса охватило мучительное желание снова опустить девушку на матрац, забыть обо всем, обнимать ее и любить, яростно, безудержно…

Нет, это безумие.

Впрочем, какая разница. Ему хотелось послать Уоррена ко всем чертям и еще дальше. Вот только бы не думать о том, что Уоррен отправит сотни людей на их поиски. Не думать о войне, женщинах и детях, о белых и краснокожих. В болотах есть сотни мест, куда он мог бы увезти ее. В такие джунгли, где никто не отыщет Типу…

Возможно. Однако белые солдаты наступали все упорнее, а индейцы все чаще бежали. Она будет под угрозой, что бы ни делал Джеймс. Если он оставит ее, других под пытками заставят признаться в том, чего они не знают. Джеймс станет изгоем.

Он никогда не увидит дочь. Тила никогда не ляжет на мягкую постель, не возьмет в руки тонкой фарфоровой посуды, ни отведает прекрасного английского чая.

— Джеймс…

Он отпустил Типу и отвернулся.

— Одевайся!

— Я знаю, что должна вернуться. Я не допустила бы, чтобы Майкл Уоррен последовал за мной сюда, причинил вред тебе…

— Он умер бы, попытавшись сделать это.

— ..или другим. Я знаю, мне придется вернуться, но то, что я говорила за столом, правда. Я не выйду замуж за того, кого выбрала не сама…

— Харрингтон влюблен в тебя, — процедил Джеймс сквозь зубы.

— Я не люблю его.

— Ты же не дала ему никакого шанса. — Он почувствовал на себе ее напряженный взгляд.

— Не бойся, — гордо и решительно проговорила Тила. — Я не сделаю ничего, что выдало бы тебя. Джеймс быстро обернулся.

— Я же сказал тебе, что не боюсь Майкла Уоррена. Я был бы рад возможности убить его.

— Или погибнуть, пытаясь сделать это.

— Я не умру, пока не погибнет он.

— Но ты же из плоти и крови!

— Я не умру, пока он жив. — Сердце Джеймса, казалось, замерло, пропустило удар и вновь бешено забилось. Тила почти оделась, но не успела застегнуть лиф амазонки, и грудь была обнажена. Рыжие волосы обрамляли ее лицо с высоко вздернутым подбородком. Решительность Тилы не вызывала сомнений. Джеймс снова схватил ее за руки и притянул к себе. — Уезжай с моим братом и Джоном. Гордость не должна толкать на нелепые поступки. Джон — хороший человек…

— Да! И я не стану ни использовать его, ни лгать ему…

— Не лги, но дай ему шанс. — Отпустив Тилу, Джеймс умело зашнуровал платье. Он приподнял ее волосы на затылке, едва преодолевая искушение в последний раз припасть губами к нежной коже.

Не смея пошевелиться, она прошептала:

— Какой шанс дам я ему, когда…

— Справедливый шанс! И помни: здесь тебя ничто не ждет, кроме игр с краснокожим!

Не успела девушка ответить, как Джеймс стремительно покинул хижину, даже не обернувшись.

Рядом с братом стоял Харрингтон. Они тихо разговаривали.

— Джеймс! — Как и всегда, Харрингтон тепло улыбнулся ему и крепко пожал руку. Джеймсу стало не по себе. Едва увидев Тилу, Джон влюбился в нее или решил, что влюбился. Это не важно. Да разве он поймет или измерит чувства Джона к ней, если сам не способен понять, что испытывает: страсть или наваждение? Может, боль?