Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

Салтыков был доволен. То обстоятельство, что этот дом находится совсем близко от Тони, его не смущало: мало ли какие в жизни бывают совпадения? Даже, может быть, это и лучше, потому что он всегда сможет сказать: «Что вы, товарищи, если бы это сделал я, разве я стал бы выбирать дом в двух шагах от места, где живет моя любовница? Я бы нашел для этого что-нибудь подальше». Да и что это он, в самом деле? Никто ни о чем его не спросит, и по очень простой причине: если ему удастся письмо отловить, оно будет уничтожено, и никто не сможет доказать, что оно когда-либо существовало, а если — нет (и это было самым утешительным в этой истории) он все равно ничем не рискует. Ведь если случится что-то непредвиденное и Юрганов по какой-то причине не отправит письмо или он, Салтыков не сумеет его отловить и оно попадет в чужие руки, то есть в руки потенциальных свидетелей, то просто-напросто потом ничего не будет: не будет он убивать Люську и все. По крайней мере, до тех пор, пока не придумает что-нибудь новое. А историю с драгоценностями он как-нибудь замнет, это не проблема.

Кроме того, ему нужна была машина, а его «вольво» — лимузин слишком большой и слишком заметный, его даже издали узнает любая собака. А без машины не обойдешься, потому что тут придется быстро крутануться в Москву, иначе его алиби рискует немного подмокнуть. Впрочем, эта проблема мучила его недолго. Салтыков решил, что ближе ко дню «икс» просто-напросто купит какой-нибудь подержанный рыдван, не оформляя покупку, а потом бросит его где-нибудь на улице, пока все не утихнет.

Словом, все складывалось замечательно, голова у него работала, и были моменты, когда он даже начинал гордиться своей изобретательностью. Например, ему пришла в голову мысль, что надо не только заставить Юрганова взять Люськины побрякушки и положить в карман, но и сделать так, чтобы нашлись свидетели, которые подтвердили бы, что эти самые побрякушки были вовсе не на даче, а в Москве, и, более того, украшали свою хозяйку и что, следовательно, Юрганов лжет.

Для этого надо купить Люське две пары одинаковых серег, например, и заставить ее надеть их в тот день, когда Юрганов найдет другую, точно такую же, пару, на даче. А уж все остальное доделает случай: наверняка найдется какая-нибудь Люськина приятельница, которая заметит новые серьги (баба есть баба), а потом вспомнит об этом. Впрочем, это дело будущего: пока он только придумал хороший ход, а осуществлять его он будет ближе к делу, тогда и купит серьги, чтобы сейчас не тратить деньги зря.

Лето подходило к концу, а Салтыкову все не удавалось сосредоточиться на главном, потому что его постоянно дергали: то Люська со своими проблемами и вечными требованиями денег, то с работы, где без него не могли обойтись, то, несмотря на запрет, звонила Бренда, а выносить Бренду он почему-то не мог совершенно и каждый раз раздражался и почти орал на нее, так что один раз даже Люська заметила и спросила, как это Бренда позволяет ему с собой так разговаривать. Словом, шалили нервы, и это было очень плохо, потому что ему давно пора было перестать дергаться и начинать думать о деле.

В конце августа позвонил Юрганов, и Салтыкову пришлось сказать, чтобы приезжал, хотя ему ужасно не хотелось знакомить его с Люськой. Почему, он и сам не знал.

И вот теперь он сидит на московской квартире, ждет Юрганова и со всей очевидностью понимает, что весь его замысел — полное фуфло и что никогда не получится у него то, чего он хотел. И что все его гениальные задумки не годятся ни к черту и, что самое обидное, виновата в этом была, как всегда, конечно же, Люська.

Они провели почти все лето на даче: супружница в этот раз почему-то не донимала его просьбами о поездках за границу. Может, не хотела, а может, рассчитывала пристроиться к нему, когда он соберется в Японию, потому что, как она говорила, давно мечтала там побывать. И Салтыков, зная об этом, японскую тему приберегал, так, на всякий случай: мало ли как оно могло впоследствии пригодиться?

В остальном все шло своим чередом: днем Люська варила на зиму варенье и только хохотала, когда он начинал орать, что его совсем заели осы, потом, залепив нос кусочком бумаги, ложилась позагорать, а вечера (если, конечно, не приезжали ее подруги) проводила у соседей, через одну дачу, к которым ходила играть в бридж.

Если же подруги приезжали, то вся компания устраивалась с картами на верхней веранде, и Салтыкову еще приходилось подносить им чай и прочие напитки, изображая заботливого супруга.

Сам же он проводил день, лежа в своем любимом полосатом шезлонге на южной стороне участка, наблюдая за дачной жизнью и представляя себе всевозможные картины. И именно тогда, в один прекрасный момент, Салтыков начал догадываться, что ничего у него не получится.

Во-первых, нужно было уговорить Люську приехать на дачу в конце октября, потому что только в конце октября никого из соседей в поселке уже не будет. А сделать это непросто, потому что Люська терпеть не может дождь и размытые дороги и всегда просила ездить собирать яблоки и сгребать опавшие листья его одного. Но это, думал Салтыков, еще не самое страшное, потому что, в конце концов, он придумает, как выманить ее в Озерки. Гораздо труднее будет с Юргановым: ведь надо придумать какой-то предлог, чтобы не только удалить его с дачи, но и заставить туда вернуться в строго определенное время, которое совпало бы со временем убийства. А как все это осуществить — и Люську туда привезти, и Юрганова убрать, а потом вернуть — было совершенно непонятно. Не мог же он ни с того, ни с сего, сказать Юрганову: поезжай в город, погуляй, а к десяти часам возвращайся. Почему не мог? Потому что Юрганов скажет потом милиционерам: мол, меня отпустил хозяин. И придется ему объяснять, зачем отпустил, почему отпустил, отпускал ли раньше и так далее. Но опять же, не в этом дело. Если у него будет алиби, то наплевать ему на то, что подумает милиция. Проблема в другом. Проблема в том, что Юрганов просто-напросто не поедет в Москву, потому что делать ему там совершенно нечего: «по кинам» он не ходит, знакомых у него давно нет, а с теми, что были раньше, он не встречается — это Салтыков знал точно. Зачем же он поедет?

То есть, опять же, можно было выдумать какую-нибудь причину, которая заставила бы его это сделать, но уж больно тогда получалось громоздкое предприятие: и Люську привезти, и Юрганова удалить, и при этом еще все сделать, И самому в дураках не остаться. Нет уж, увольте, господа: ничего из этого не получится.

И Салтыков загрустил. Бренда скоро уедет, потому что кончается ее российский контракт, отношения у них в последнее время страшно напряглись, потому что для него самым важным в этих отношениях было то, чтобы ни одна душа о них ничего не узнала. Он должен быть чист как стекло, чтобы милиция ни при каких обстоятельствах не могла даже на секунду представить себе, что у него мог быть мотив. Все, на что имела право милиция, это Тоня. Тоню они не только могли, но и должны были найти, чтобы понять, какой он замечательный, любящий, преданный муж. А любовница… ну и что ж, что любовница? Они же тоже мужики, должны понять.

Бренда же все время терзала его своей страстью, ревностью, истериками, и ему приходилось тратить массу сил, чтобы удерживать ее хоть в каких-то рамках.