Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

Неожиданно к завываниям колдуна присоединились волки, вышедшие на охоту в лес, что простирался за болотами. В ночной тиши голоса человека и зверей сливались, погружая в тревогу окрестную природу, заставляя замолкнуть ночных птах, подзывающих пением пару для продолжения рода. Пернатые чуяли, что эта ночь находится в нераздельной власти смерти и греха, а потому рождение новой жизни под ее покровом невозможно.

Не один час прошел, пока Орн творил бесовскую молитву, дарующую ему силу. Внезапно выкрикнув громогласное «ом», колдун затих. Замолчали и волки, но птичье пение так и не зазвучало в зарослях, окружающих сатанинскую поляну. Вскочив с колен, чернокнижник вытянул перед собой руки и, закрыв глаза, пошел к жаровне, безошибочно переступая через горячие головешки. Приблизившись к углям, он открыл закатившиеся глаза, сверкнув в темноте розовыми белками, отражающими всполохи огня. Поводив головой из стороны в сторону, он увидел слепыми глазами икону Богородицы с младенцем на руках. Схватив икону двумя руками, он поднес святое изображение вплотную к лицу, бормоча молитвы, и, широко открыв рот, медленно и похотливо облизал ее. Осквернив святой образ, он продолжил читать заклинания. Голос его глох, переходя в сдавленный свистящий шепот. Когда слова слились в невнятном шипении, Орн швырнул икону в жаровню. Упав на колени, схватил медальон, приложил его к земле и вновь гортанно протянул «ом», запрокинув в холодное лунное небо лицо, искаженное яростной гримасой. Отсветы адского пламени, пожирающего икону, смешивались со светом полной Луны. Причудливо освещая слугу сатаны, всполохи изменяли его облик, обнаруживая в колдуне черты зверя, которых становилось в нем все больше.

Орн стал погружать руки в угли, потрескивающие вокруг горящей иконы. Не обжигаясь и не чувствуя боли, он утробно урчал, наслаждаясь прохладой раскаленных головешек. Он упивался ею, увидев в том первые проявления своего могущества над этим миром, людьми и стихиями.

Когда икона почти истлела, Орну пришла пора взять у Люцифера тот дар, что полагался ему по праву, заслуженный бесчисленными молитвами и черными мессами. Вернувшись в центр пентаграммы, колдун приподнял один из таинственных символов, вырезанных из дерева, достал из-под него свиток и, глубоко вдохнув, стал пропевать письмена, начертанные на коже. Дойдя до середины, он двинулся к жаровне, рядом с которой стоял ларец. Чернокнижник бережно вынул перстень и надел его на указательный палец левой руки. Сжав ее в кулак, Орн выхватил ритуальный нож, висевший на поясе, и полоснул себя по внутренней стороне ладони, украшенной перстнем. Кровь хлынула из раны. Щедро обдав ею драгоценный манускрипт, он с неистовой скоростью забормотал что-то на исковерканном арамейском. Не переставая читать заклинания, он бросил окровавленный свиток в жаровню поверх истлевшей иконы. Пергамент вспыхнул, наполнив воздух ядовитым желтым дымом. Глубоко вдыхая его, Орн начал мелко трястись, воздев руку с перстнем над головой и призывая Люцифера.

Настало время принести жертву. Лука, опоенный отваром из трав, что дал ему опричник Порфирий, лежал под тем же кустом, где недавно ждала смерти связанная Аксинья. В плену тяжелого колдовского сна мальчик не чуял своей погибели и протягивал маленькие ручонки к свистульке, которая грезилась ему. Проворно подскочив к ребенку, чернокнижник бережно поднял его, завернутого в дерюгу, и понес к жертвеннику. Гортанно читая заклятие, он посвящал эту жертву Люциферу, ритмично прикладывая перстень то к ручке ребенка, торчащей из-под грубой материи, то к своему лбу, измазанному кровью. Кривой нож, еще помнивший вкус тела прежней жертвы, с нетерпением ждал нового пиршества.

В тот момент, когда Орн был всего в трех шагах от жертвенника, на поляне появился некто. Сперва колдун лишь учуял непрошеного гостя. Холодная волна обдала чернокнижника с ног до головы, заставив его замереть. Зарычав, он стал озираться, пытаясь увидеть того, кто нарушил таинство главного обряда всей его жизни. Как ни силился он отыскать непрошеного гостя взглядом, ничего и не заметил. Стараясь не верить в нежеланное вторжение, опричник попытался сделать шаг вперед, но не смог шевельнуться, скованный неведомой силой. Теперь Орн не мог даже повернуть головы, чтобы оглядеться. Спустя несколько мгновений он натужно скосил глаза в сторону. И тогда…

Он с трудом различил еле заметный, но такой знакомый силуэт. Вмиг ярость обуяла чернокнижника, боровшегося с беспомощностью и ужасной догадкой. Справа от него стояла сгорбленная старуха в рубище с капюшоном, сжимающая посох, увенчанный резным крестом. Тут же услышал он и ее молитву, что разливалась над поляной. «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» — отдавалось в голове Орна каждое слово, причиняя ему немыслимую боль. Силы, которые он так старательно черпал из преисподней, стремительно покидали его. Руки вспыхнули жаром ожога, стремительно покрываясь волдырями. Колдун принялся лихорадочно молиться рогатому, но слова путались в сознании, залитом нестерпимой болью.

— Изыди, нечестивец! Не смей творити мольбу дьяволу! — прогрохотало в его голове, разорвав барабанные перепонки, и кровь брызнула из ушей сатаниста. Собрав всю силу своей черной души в единый рывок, Орн дернулся, силясь стряхнуть с себя чары старухи.

Рванувшись вперед, он упал на колени и выронил жертву.

— Властью Господа нашего Иисуса Христа не смей занести поганую длань свою над рабом Божьим Лукой! — вновь могучим раскатом прогремел голос старухи, которая стала медленно надвигаться на него, паря над землей. Остановившись между чернокнижником и жертвенником, она дотронулась посохом до мальчишки, разом избавив того от дурмана. Вскочив на ноги, Лука, белый как первый снег, испуганно оглянулся и бросился прочь, стремительно исчезая между редких деревьев.

В ту же секунду образ Пелагеи, колыхавшийся перед Орном в нескольких вершках от земли, растворился, будто его и не было. Силы вернулись к колдуну, даруя ему шанс закончить обряд. Изрыгая проклятия, он одним махом перепрыгнул через жертвенник, ринувшись в погоню за ребенком, который еще виднелся в темном полеске. Чернокнижник, обезумевший от ненависти, несся вперед словно дикое животное, в пылу охоты ломая молодые кусты. Исторгая нечеловеческий рев, слетающий с его губ вместе с ошметками пены, Орн неумолимо настигал мальчонку, петлявшего меж деревьев.

Дьявольская погоня высвободила в нем зверя, который решительно взял верх над людским началом сатаниста. Не прерывая бега, он причудливо выгнулся, рухнул на четвереньки и понесся за жертвой на четырех лапах, с каждым скачком теряя человеческий облик. Бег его ускорился, не оставляя беглецу шансов на спасение.

Когда оборотень уже слышал прерывистое дыхание Луки и чуял его запах, приготовясь к решительному прыжку, фигура богомолицы внезапно возникла прямо перед ним. С размаху врезавшись в нее, словно в каменную глыбу, он с хриплым стоном покатился кубарем. Вскочив, вновь ринулся вперед; издавая вой, Орн взвыл не от боли и не от ярости. Это был вой отчаяния, ведь его жертва каким-то непостижимым образом опять была так же далеко от него, как в тот миг, когда погоня только началась.

Но зверь, бушевавший в колдуне, с новой силой увлекал его за Лукой. Роняя хлопья розовой пены, он продолжал бесовскую скачку, яростно пожирая расстояние, отделявшее его от ребенка.