Проклятье музыканта - Наталья Калинина

– Какой же сложный механизм – женщина! – воскликнул Рауль, отодвигая наполовину полную тарелку.

– Не менее сложный, чем вы, мужчины, хоть и кичитесь своей «простотой», – поддела я его.

И в этот момент в дверь позвонили. Мы переглянулись. Кто может прийти в такой поздний час? Скорее всего, ошиблись, но Рауль поднялся и отправился открывать. В коридоре раздались голоса, и пару мгновений спустя муж вернулся в комнату с Давидом. Лишь мельком бросив взгляд на гостя, я испуганно вскочила из-за стола. Зная Давида, я бы ни за что не поверила, что этот ссутуленный, весь какой-то съежившийся, от втянутой в плечи головы до сжатых в кулаки пальцев на прижатых к груди руках, человек – он. Даже походка его из уверенной превратилась в семенящую, как у старика. Давид бросил на меня взгляд, и я увидела, что глаза у него покрасневшие.

– Я не спал с позапрошлой ночи, – ответил он, будто оправдываясь.

– Давид… – Слова застряли в горле, а в голове молнией пронеслась мысль: что-то с Лаурой. Я перевела немой взгляд на Рауля.

– Присаживайся, – предложил он другу стул, но Давид даже не глянул в его сторону.

– Давид… что-то с Лаурой? – наконец-то вымолвила я.

– С Лаурой? Нет. Нет… – рассеянно ответил он. – Она уже дома.

– Как? Ее же завтра должны были выписать! – воскликнул Рауль.

Давид вместо ответа развел руками.

– Мы с ней расстались, – вдруг сказал он. И это известие прозвучало так неожиданно, что в первый момент мне показалось, что я ослышалась.

– Что?

– В смысле? – нахмурился Рауль, сел на предложенный Давиду стул задом наперед и оперся руками на спинку.

– Расстались.

– Но… не понимаю.

– Я тоже, – Давид поднял на нас глаза, в которых застыло недоумение пополам с болью. – Мы не ссорились. Если бы мы поссорились, потом бы помирились. Обязательно. Как всегда. Но мы не ссорились. Мы просто расстались. Мирно. Понимаете?

– Нет, – ответил за нас обоих Рауль.

– А что тут понимать?! – громыхнул Давид. – Что понимать? Расстались! Она попросила меня отвезти после больницы не в нашу квартиру, а к родителям.

– Погоди, – остановил его жестом Рауль, и в его голосе послышались нотки облегчения. – Ты, видимо, не так понял мою сестру. Лауре нужны уход и помощь, как были нужны и мне, когда я восстанавливался после аварии. Она еще слишком слаба, да к тому же, как и многие женщины, пережившие подобную ситуацию, находится в подавленном состоянии. С ней кто-то должен быть постоянно.

– Думаешь, я бы не взял отпуск, чтобы быть с ней? Думаешь, я бы не поддержал ее? Почему все думают, что это только Лаура потеряла ребенка? Это мы потеряли его, – с нажимом проговорил Давид, глядя на друга красными от недосыпа глазами, в которых плескалась боль. Он заходил по комнате. Что-то бормотал, размахивая руками, не слыша нас, не видя, замкнувшись в своем горе. Как он вообще сел за руль в таком состоянии?

Наконец, перестав кружить по гостиной, он замер в центре. Комната всегда в его присутствии казалась мне маленькой: Давид умудрялся как-то занимать все пространство собой – крупной фигурой, громовым голосом, широкими жестами. Но сегодня она выросла до размеров тронного зала, в котором гуляют сквозняки. Я даже невольно поежилась от холода.

– Я привез Лауру к родителям, и она сказала мне, что между нами все кончено. Почему – не объяснила. Но ее тон был таким… таким, что я ей поверил. Закончилась история. Поставлена точка. Закрыта книга. Лаура идет своей дорогой, я – своей. Все.

Вся его поза – поднятые плечи, разведенные в стороны ручищи, вывернутые носками наружу, как у Чарли Чаплина при его знаменитой походке, огромные ступни – выражала даже не отчаяние, не вопрос, а твердую точку.

– Сядь, – сказал Рауль, поднимаясь со стула и усаживая на него Давида.

Тот сел машинально, словно и не понимал, что делает. Мне подумалось, что он не отдает себе отчета в том, что происходит вокруг него, потому что для него сейчас все, что происходило снаружи, перестало существовать, остановилось. Не идут часы, поэтому для него нет времени. Не движется земля, поэтому все застыло в тени, на границе между светом и темнотой. Не колеблется воздух, потому что Давида окружает вакуум. Его мир теперь не снаружи, а внутри – он весь состоит из боли, которая наполняет его всего, вытесняя другие ощущения и чувства.

– Мне казалось, что это мы должны пережить вместе. А она посчитала – что по отдельности. Каждый сам по себе. Она – там, я – здесь. Я где-то допустил ошибку, сказал что-то не то, сделал что-то не так? – посмотрел он вопросительно на меня.

Я покачала головой. Что я могла ему ответить?

– Давид, ты не виноват.

– Почему она решила, что не может положиться на меня? Разве я ей не доказал обратное однажды в сложной ситуации?

– Женщины… – вздохнул Рауль и ровным голосом спросил у Давида: – Ты собираешься так быстро сдаться?

– Что? – встрепенулся тот.

– Спрашиваю: ты вот так быстро решил сложить руки? Лаура сказала, а ты поверил. Да, она находится в таком состоянии, что отторгает всех и вся. Замыкается в себе, уходит от мира, отвергает руку помощи, отталкивает тех, кого любит. Ты правильно сказал, что пережить должны вместе, так не дай ей закрыться, помоги ей справиться.

– Как? – вопросил Давид. – Как, если она меня видеть не хочет?

– Не знаю, – честно ответил Рауль.

– Давид, докажи ей еще раз, что не бросаешь в сложной ситуации. Рауль уже сказал: Лаура находится в таком состоянии, что отвергает всех и вся. Но кто-то ей все равно нужен.

– Может, ты с ней поговоришь? – с надеждой спросил Давид.

– Конечно поговорю, – ответила я. – Но и ты…

– Завтра! – не дал мне договорить Давид. – Завтра, пожалуйста! Я тебя отвезу к ней и привезу обратно! Или ты тоже уезжаешь?

Он покосился на чемодан, и Рауль потупился, будто чувствуя вину за то, что покидает друга в такой сложный для того момент.

– Нет, я остаюсь, не еду в Мадрид. Может быть, приеду к Раулю позже. Посмотрим.

Я увидела, как глаза Давида вспыхнули радостью и надеждой, и поняла, что приняла правильное решение.

На следующий день Давид с утра пораньше уже был у нас, чтобы отвезти вначале Рауля с вещами к месту сбора, а затем меня – в дом к родителям мужа. Мы с ним договорились, что он будет ждать меня внизу, в поселке, в одном из кафе-баров.

Свекра я уже не застала, а сеньора Пилар хлопотала, как обычно, по хозяйству. Моему визиту она обрадовалась и усадила за стол – вновь завтракать. Сама, однако же, не присела, продолжала протирать тряпкой и без того блестящие поверхности, параллельно расспрашивая меня о нас с Раулем так, будто не виделись мы не меньше года, хотя встречались накануне. Про Лауру сказала лишь, что та предпочитает проводить время в своей комнате, почти не выходит и почти не ест.