Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

САВАК к собственному населению превышала все совершенное КГБ. Мой коллега, вернувшись из Сальвадора, рассказывал, что на улицах лежат тела убитых правительственными ударными отрядами. Нам говорили, что индонезийская армия уничтожила 200 000 человек в Восточном Тиморе и других местах. В России же КГБ подавлял только человеческий дух. Политических заключенных морили голодом и холодом, подрывая их здоровье, но не пытали до смерти как в средневековье. Советские диссиденты, испытавшие на себе худшее из того, что мог придумать КГБ, признавали, что физические пытки применялись крайне редко.

Идеологические противники обвиняли нас в «элитарности», выражавшейся в смещении акцента с экономических свобод на гражданские и политические. Что толку иметь право произносить речи в Гайд-парке или публиковать свои мысли в газетах, говорили они, если результатом возникающего при этом хаоса будет отсутствие еды, жилья, медицинского обслуживания и бесплатного образования? Подразумевалось, что строгая или даже репрессивная власть однопартийного социалистического государства, если она в состоянии удовлетворять главные жизненные потребности человека более эффективно, — предпочтительнее прав человека или демократии в западном смысле.

В разных статьях[56] я пытался ответить на эти вопросы. Конечно, мы были правы, уделяя больше внимания нарушениям, совершаемым сверхдержавой, чем жестокостям в маленькой и слабой стране. Советский Союз был великой империей с ракетами и ядерными боеголовками, установленными всего лишь в 600 милях от Лондона. В отличие от Парагвая или, например, Заира, СССР обладал мощью, способной нас всех уничтожить, «похоронить». И он все время выставлял напоказ свою политическую систему — коммунизм — как альтернативу завоеванным нами свободам. Советский Союз сопровождал эту демонстрацию постоянными угрозами и проявлениями агрессии. Такого противника нам следовало воспринимать с максимальной серьезностью.

У проблемы была и моральная сторона. Советские диссиденты являлись необычной оппозиционной группой. Их оружием были перо и печатная машинка, тогда как оппозиция в Гватемале использовала автоматы. Жестокие меры гватемальской полиции наверно можно было оправдать интересами национальной безопасности в условиях гражданской войны. Советская же милиция применяла грубую силу всего лишь против интеллекта. Поэтому освещая политику всех государств, имеющих дурную привычку выдергивать ногти у своих подданных, мы должны были обязательно и в высшей степени внимательно направлять наши объективы на ужасы, творившиеся у нашего порога, в сильнейшей и крупнейшей стране Европы, той, что подавляла ненасильственное инакомыслие на территории, расположенной всего лишь в нескольких днях пешего пути от наших границ.

В докладе, сделанном в Страсбурге 17 мая 1983 года, я перечислил основные сферы, в которых Советский Союз нарушал права человека. Политические диссиденты были не единственными жертвами. Под огнем оказались также религиозные и национальные меньшинства. Советские граждане еврейского и немецкого происхождения, например, подозревались в предполагаемой «двойной лояльности». Членов протестантских сект, особенно баптистов и пятидесятников, притесняли за нарушение существующих законов о религиозных верованиях. Гомосексуалистов сажали в тюрьмы просто потому, что они не такие как все.

Я объяснил разницу между двумя статьями российского Уголовного кодекса, по которым «антисоветская пропаганда» квалифицировалась как преступление. В статье 70 говорилось, что за публикацию материала с целью свержения или подрыва советского строя полагается наказание сроком 7 лет в случае если преступление совершается впервые, и 10 лет — при повторном нарушении. По статье 190 полагалось 3 года за публикацию заведомо клеветнических материалов, которые наносят вред советскому строю, будь то умышленно или нет.

Теоретически суд должен был установить преступное намерение со стороны обвиняемого. Его или ее необходимо было представить либо преднамеренным клеветником, либо лицом, умышленно осуществлявшим антисоветскую деятельность. На практике же людям выносили приговоры за издание любых критических материалов о советской действительности или о советских руководителях независимо от того, были эти материалы правдивыми или ложными, предназначались ли они для борьбы с системой или для ее усовершенствования. С 1917 года ни один россиянин, которому было предъявлено политическое обвинение, не был оправдан судом.

Социалисты из континентальной Европы, кроме воздержавшихся представителей Греции, выступая в прениях одобрили мой доклад, так что, когда дошло до голосования, разногласий почти не было. Европарламент принял доклад 134 голосами против восьми. Против проголосовали только шесть коммунистов и, как обычно, двое британских лейбористов — Ричард Балф и Альф Лоумас, тот самый, который к возмущению остальных членов нашего комитета в Европарламенте, одобрил высылку Сахарова 21 января 1980 года.

На мой взгляд, поведение советских властей достигло того предела, когда их представители уже не заслуживали нормального проявления цивилизованной вежливости в свой адрес. Каждая крошечная уступка имела свою политическую цель. 14 декабря 1981 года Айзе Алексеевой было дано разрешение покинуть СССР и выйти замуж в США за сына Елены Боннэр, Алексея Семенова. Было ли это признаком либерализации? Ничего подобного — это было сделано, дабы не ухудшать и без того плохие отношения Академии наук с американскими учеными. Советский Союз нуждался в научных контактах с Западом. Поэтому можно было уступить. 4 июля 1982 года семье шахматного гроссмейстера Виктора Корчного — жене Белле с сыном Игорем — позволили переехать к нему на Запад. Это было весьма необычно, так как Корчной являлся невозвращенцем. Что это? Проявление новой добросердечности? Нет, это была уступка ФИДЕ и другим международным шахматным организациям, которые грозились отстранить советских шахматистов от участия в будущих чемпионатах.

Член британского парламента Джордж Уолден писал: «Для хронически подозрительных русских отпустить чью-то жену на Запад все равно, что за просто так пожертвовать ракетой СС 20»[57]. Трудно было увидеть в кремлевских лидерах не бездушных старцев, а кого-то другого. Каждое хорошее дело, даже акт человечности, имело соответствующую цену, соотносимую с военной мощью или репутацией советского государства.

31 августа 1983 года Кремль в очередной раз проявил жестокость. Южнокорейский авиалайнер с 269 пассажирами на борту сбился с курса на пути из Анкориджа (США, штат Аляска) в Сеул. На полпути, в северной части Тихого океана, он отклонился от маршрута на запад вместо того, чтобы лететь в нейтральной зоне по направлению к Токио. Вскоре самолет оказался над советской территорией, у южного берега Камчатки, и сначала летел над Охотским морем, а затем над островом Сахалин, лежащим чуть севернее Японии.

Советские радиоперехватчики следили за ним два часа. Затем в воздух поднялись истребители и сбили авиалайнер, в полной уверенности, что имели на это право, поскольку самолет находился над их территорией в запретной зоне. Советские власти заявили, что он мог иметь на борту бомбы или вести разведку. (На самом же деле так толком и не выяснилось, что делал этот самолет в одной из наиболее напряженных военных зон мира. Подозрительным было и присутствие на борту Ларри Макдоналда, конгрессмена