Искушение Данте - Джулио Леони

— А он?

— Что его поручителю доверяют во всех концах Империи.

Данте замолчал и задумался.

— Однако… — Доменико откашлялся, словно желая что-то добавить. Его лицо снова приобрело хитрое выражение, типичное для людей его занятий, готовых продать всех и вся. Теперь ростовщик пытался задобрить приора. — Однако мне показалось странным…

— Что именно?

— Сначала он твердил о своих влиятельных поручителях, а потом попросил у меня денег под залог и дал мне золотое кольцо, — ухмыльнувшись, заявил ростовщик, достав из под стола колечко из желтого металла.

— Все моряки одинаковы, — подытожил он, с заговорщицким видом подмигнув поэту.

Не обращая внимания на его гримасы, Данте схватил большое кольцо, покрытое маленькими, почти неразличимыми знаками.

— Да. Все они одинаковые, — сказал он, возвращая кольцо ростовщику. — Я скоро вернусь, мессир Доменико. Нам надо еще кое о чем поговорить.

Провожаемый удивленным взглядом ростовщика, Данте бросился к выходу, ударился о косяк узкой двери, чуть не выронил сверток и выругался.

Надо отнести во Дворец эти регалии!

В тот же день ближе к вечеру

Входя под своды маленькой и темной церкви Сорока Мучеников, Данте прошел вдоль стены к алтарю, стараясь остаться незамеченным. Возле примитивного каменного стола, окруженного деревянными стульями, был сооружен грубый деревянный помост. На этом импровизированном возвышении стоял человек, державший речь. Перед ним было около двадцати слушателей — мужчин и женщин. Некоторые из них стояли между колоннами. Другие — сидели на простых деревянных скамьях. Третьи вообще сидели на полу. Но все присутствовавшие жадно слушали. Внимание Данте привлекло в первую очередь именно экстатическое выражение лиц этих простых людей, а не человек, вещавший с помоста.

— Мессир Данте! Идите к нам! Преломите с нами ангельского хлеба! — Бруно Амманнати прервал свою речь и обратил к Данте свое вдохновенное лицо.

Имя поэта, кажется, не произвело большого впечатления на собравшихся. Некоторые из них подозрительно покосились на него, но тут же успокоились, услышав радушный голос проповедника.

Поздоровавшись с Данте, Бруно Амманнати тут же отвернулся, воздел глаза к небу и продолжил говорить с прежним пылом. Судя по вескому тону, которым он произносил слова, его речь приближалась к концу, но поэт тут же понял, к чему клонит богослов, излагавший в тот момент — один за другим — этапы земного бытия человека. Он явно намеревался возвестить приближение эры Святого Духа — освобождение человека из темницы плоти, гибель корыстного общества и торжество равноправия, при котором Церковь, обновленная живительным дыханием Святого Духа, станет наконец поборницей свободы и справедливости.

Эти простолюдины с потухшими глазами — благодатная почва для семени мечты. Эти идеи сто с лишним лет назад начал проповедовать Джоваккино да Фьоре, вдохновенный монах, пытавшийся обновить Церковь своими пророчествами!

Бруно продолжал сыпать словами, внушавшими надежду на спасение. Как может ученый богослов предаваться таким нелепым мечтаниям, способным убедить лишь неграмотную чернь?! Может, именно эти нелепости и забавляли Веньеро?

Погрузившись в собственные мысли, Данте почти не слушал проповедника. Некоторое время спустя внимание поэта привлек изменившийся голос оратора и иной ритм его речи.

Бруно Амманнати больше не воспевал величие грядущих времен с их невероятными чудесами. Он коснулся гораздо более страшных вещей. Мрачное и страшное зло в его речи сменило божественную тему. Теперь теолог говорил не о светлом будущем, а о далеком прошлом человечества. И чем больше он говорил, тем меньше его слова походили на пророчества Джоваккино. Он рассказывал об эпохе восставших против Бога ангелов и о гигантах, угнетающих Землю своей непобедимой мощью. Он говорил о временах Пророков, которые сначала получили дар провидения, а потом погибли ослепленные увиденным. О древних народах, возведших огромные сооружения, обагренные кровью их же сражений. И, наконец, он заговорил о Последних людях, которые унаследовали бы Землю, сумей они призвать к себе на помощь колоссальную силу предшествовавших им рас. О Последних людях, чьи тела покоились теперь под Землей в ожидании Воскресения.

При последних словах собравшиеся начали перешептываться, и Данте подслушал, как один человек шептал другому об огромных костях, найденных на землях одного крестьянина в Муджелло. Бруно же продолжал говорить, не обращая внимания на шепот.

— Те, кто жил до нас, не умерли! Они лишь спят в своих гробах! — воскликнул Амманнати, прикрыв глаза с таким видом, словно искал в себе самом подтверждение собственной правоты. — Их можно разбудить и воссесть вместе с ними за божественную трапезу. Мы можем это! Можем! Можем! — внезапно он перешел на крик. — Звезды — видимая часть уснувших древних рас — укажут своим движением Мастеру, когда это должно сделать! Следите же за Вечерней Звездой — пятиконечным символом Повелительницы Ангелов!

Данте был поражен и возмущен. Бруно вещал не как христианин, а как шарлатан, ослепленный властью тьмы. Инквизиция подвергает людей страшным пыткам и не за такое! Как он осмеливается говорить такое в церкви?!

Поэт вспомнил слова Веньеро, убежденного в том, что и мастер Амброджо увлеченно слушал эти проповеди. Если художник действительно сочувствовал этой ереси, он вполне мог попытаться изобразить в своей мозаике пять эпох существования покинутого Богом мира. Интересно, кто еще среди ученых мужей Третьего Неба разделяет эти опасные заблуждения?

Данте мысленно вспомнил лица этих людей. Кто же? Наверное, кто-то сильный в счете и знакомый с науками о небе!..

Поэт снова стал разглядывать собравшихся, пытаясь понять, как они относятся к словам Бруно. Ему показалось, что перед ним сомнамбулы или люди, одурманенные наркотиками.

Проповедник затянул какой-то не знакомый поэту псалом, и собравшиеся стали ему вторить, шепелявя что-то на варварской латыни. Данте разобрал лишь, что они много раз повторяли «Mater salva nos! — Спаси нас, Мать!» в сопровождении какого-то неразборчивого имени, произносимого ими со змеиным шипеньем.

Оглядываясь по сторонам, Данте пытался найти кого-нибудь возмущенного этим ритуалом.

Нет! Все довольны и послушно мычат бессмысленные слова!.. Вот! Один человек молчит и не бормочет заклинания! Этот человек стоял в сторонке у противоположной стены церкви, спрятав лицо под капюшоном. Как раз в тот момент, когда Данте его заметил, он слегка пошевелил головой, и под капюшоном мелькнуло его лицо.

Рассмотрев его, Данте задрожал и инстинктивно спрятался за колонной. Даже в полумраке он узнал человека, которого застал у трупа мастера Амброджо. Ноффо Дей! Инквизитор!