Хорош в постели - Дженнифер Уайнер

По коридору я дотащилась до лифта, спустилась в вестибюль, прямиком направилась к двери с золотой надписью на табличке «ДЛЯ ДАМ» и далее, схватив по пути два сложенных полотенца, к кабинке, где меня ждали тишина, покой и уединение. Я прошипела:

– Гребаная Макси Райдер! – Захлопнула дверь и села, прижав руки с зажатыми в них полотенцами к глазам.

– Эй? – раздался над головой знакомый голос. – Почему? Я вскинула голову и увидела над стенкой кабинки лицо.

– Почему? – вновь спросила Макси Райдер В жизни она была такой же красавицей, как и на экране: огромные синие глаза, легкая россыпь веснушек на кремовой коже, каскад каштановых кудряшек, определенно более блестящих, чем обычные человеческие волосы. В миниатюрной ручке она держала тонкую сигарету, под моим взглядом глубоко затянулась и выпустила к потолку струю дыма.

– Не курите здесь, – сказала я первое, что пришло в голову. – Может включиться система пожарной сигнализации.

– Выругаете меня за то, что я курю?

– Нет. Я ругаю вас, потому что вы меня продинамили.

– Что?

Ноги в кроссовках вернулись на мраморный пол, покинули соседнюю кабинку и остановились перед моей.

– Открывайте, – постучала Макси в дверь. – Я требую объяснений.

Я не поднялась с сиденья. Сначала Эприл, теперь это! С неохотой наклонилась вперед, отперла кабинку, открыла дверь. Макси стояла, сложив руки на груди, в ожидании ответов.

– Я репортер «Филадельфия икзэминер», – начала я. – Приехала, чтобы взять у вас интервью, о чем имелась предварительная договоренность. А ваша маленькая гестаповка сказала мне (после того, как я приехала из Филадельфии), что мое интервью отменено и теперь его возьмет по телефону женщина из моей редакции, которая... – я шумно сглотнула слюну, – мерзопакостная женщина, – нашла я нужное слово. – В общем, день мне испортили. Не говоря уже о разделе культуры в воскресном номере. – Я вздохнула. – Но это, конечно же, не ваша вина. Пожалуйста, извините меня. Не следовало мне честить вас.

– Чертова Эприл! – воскликнула Макси. – Она мне ничего не говорила.

– Меня это не удивляет.

– Я здесь прячусь. – Макси Райдер нервно хихикнула. – Между прочим, от Эприл.

Ее мягкий голос мне очень нравился. Одета она была в джинсы-бананы и розовую водолазку без рукавов. Над художественным беспорядком на голове парикмахер, должно быть, корпел не один час. Как и большинство молодых звезд женского пола, с кем мне доводилось встречаться, ее отличала крайняя худоба. Я буквально видела косточки на запястьях и локтях, светло-синие вены на шее.

Алая помада на надутых губках, тени на веках, тщательно подведенные глаза и следы слез на щеках.

– Уж извините насчет интервью.

– Это не ваша вина, – повторила я. – А что привело вас в эти края? Разве наверху нет туалета?

– Ох, – тяжело вздохнула она. – Вы знаете.

– Скорее нет, чем да, – ответила я, – потому что я очень уж непохожа на худенькую, богатую, добившуюся успеха кинозвезду.

Уголок рта у Макси задрожал, поднимаясь вверх, потом опустился.

– У вас когда-нибудь разбивалось сердце? – спросила она вибрирующим от бушующих в душе эмоций голосом.

– Если уж на то пошло – да.

Она закрыла глаза. Невероятно длинные ресницы легли на веснушчатые щеки, из-под них покатились слезы.

– Это невыносимо. Я знаю, как это звучит...

– Нет-нет. Я понимаю, о чем вы. По себе знаю, каково это. Я протянула ей одно из полотенец, которые схватила, прежде чем запереться в кабинке. Макси взяла его, посмотрела на меня. «Проверка», – подумала я.

– У меня в доме полно вещей, которые он дарил мне, – начала я, и она энергично кивнула, тряхнув кудряшками.

– Все так, совершенно верно.

– Мне больно смотреть на них и больно заставить себя их убрать.

Макси опустилась на пол, прижалась щекой к холодной мраморной стене. После короткого колебания я составила ей компанию, оценив абсурдность ситуации и подумав о том, какое внимание привлечет статья, начинающаяся словами: «Макси Райдер, одна из наиболее известных молодых актрис своего поколения, плачет на полу туалета».

– Моя мама всегда говорит: «Лучше, чтобы тебя любили и бросали, чем не любили вовсе», – попыталась утешить ее я.

– Вы в это верите?

Мне пришлось подумать с минуту.

– Нет. Я даже не думаю, что она сама в это верит. Мне бы хотелось, чтобы я не любила его. Чтобы мы никогда не встречались. Потому что даже все хорошее, что я могу вспомнить, не чета той боли, которая терзает меня сейчас.

Какое-то время мы посидели бок о бок.

– Как вас зовут?

– Кэндейс Шапиро. Кэнни.

– А как зовут его?

– Брюс. А как...

– Я Макси Райдер. И давай на ты.

– Это я знаю. Как зовут его? Она скорчила страшную гримасу.

– Только не говори, что не знаешь! Все знают! В «Энтер-тейнмент уикли» рассказали обо всем. С мельчайшими подробностями!

– Слушай, мне категорически запретили упоминать его имя, – тут я лукавила, и кроме того, кандидат был не один, но этого я сказать, конечно, не могла.

– Кевин, – прошептала Макси. – То есть Кевин Бриттон, исполнитель главной мужской роли в фильме «Дрожь».

– По-прежнему Кевин?

– По-прежнему Кевин, всегда Кевин, – печально произнесла она и достала еще одну сигарету. – Кевин, которого я не могу забыть даже после того, как перепробовала все. Спиртное... наркотики... работу... других мужчин...

Боже. А я всего лишь каталась на велосипеде.

– А что делаешь ты?

Я знала, о чем она спрашивает.

– Ну, ты знаешь. Возможно, то же самое, что и ты. – Я приложила руку ко лбу, прикрыла глаза. – Начала, убежав на мой личный остров с Брэдом Питгом, старалась заглушить боль, покупая ранчо, где разводят лам, в Новой Англии...

Макси ударила меня по руке. Ее сжатый кулачок весил не больше мотылька.

– Я серьезно! Может, я о чем-то не подумала.

– У меня, возможно, другие средства, но они тоже не срабатывают. Горячие ванны, душ, пробежки, велосипедные прогулки...

– Я не могу ездить на велосипеде, – вздохнула Макси.

– Из-за папарацци?

– Нет. Просто не научилась.

– Правда? Брюс, мой бывший бойфренд, тоже не мог... – У меня перехватило дыхание.

– Господи, ты это ненавидишь? – спросила она.

– Когда разговор вдруг совершенно случайно заходит о чем-то таком, что напоминает тебе о человеке, которого ты пытаешься забыть? Да, ненавижу. – Я взглянула на нее. С личиком, обрамленным мрамором стены туалета отеля, она выглядела так, что могла сняться крупным планом. В отличие от меня, с опухшими глазами и сопливым носом. «Нет в жизни справедливости», – подумала я. – А что делаешь ты?