Сказка четвертая. Про детей Кощеевых - Алёна Дмитриевна

— Тебе нужно больше спать, — нахмурилась Злата. — Чем ты занимаешься по ночам?

— Учусь.

— Яш… — она провела ладонью по его груди до низа живота, потом прошлась пальцами обратно, тронула кадык. — Знаешь, было время, когда я тоже только и делала, что училась.

— И?

— И потом пожалела об этом. Надо развлекаться, пока есть возможность. Ну, и поберечь себя не помешает.

В этот раз она улыбнулась куда теплее. И снова кольнуло надеждой: а вдруг…

— Что ж, с тобой хорошо лежать, но мне уже пора, — сообщила Злата, вновь разрушая все его мечты. — У нас сегодня семейный ужин, а это святое. Опоздание карается неодобрением отца.

— Неодобрением?

Злата рассмеялась.

— Ну что ты так пугаешься? Разумеется, ничего мне за это не будет. Просто не хочу его расстраивать. Я приду завтра, ладно? Где-то после обеда. А потом на несколько дней пропаду. У меня наметились дела.

— Ладно.

— Эй, — она погладила его по щеке, опять по левой, — что-то ты совсем раскис… Тебе что, со мной плохо?

Да. Это было отвратительно, неправильно и непонятно, но ему было плохо. И он мог бы ей об этом сказать. Мог бы объяснить, что плохо ему не с ней, а после нее. Но как бы это прозвучало? Да и потом, он сам не мог толком понять, что именно с ним происходит.

Отец учил, что мужчина несет ответственность за женщину, которую выбрал, и в какой-то момент Яков уверился, что мужчина ведет, мужчина главный, и он решает. И сначала он подумал, что тошно ему от того, что он использует Злату, пренебрегая заветами отца. Но потом понял: это он начинал чувствовать себя использованным, стоило за ней закрыться двери. Но разве такое могло быть?..

Яков поймал ладонь Златы и поцеловал ее в переплетение линий.

— Мне хорошо, — соврал он.

— Ну, вот и здорово, — она отняла руку и села на постели. Стянула с пучка на голове резинку, и медные кудри рассыпались по плечам, спине и груди. Стоило ей уйти после того, как она сделала это в первый раз, Яков кинулся рисовать. Теперь уже не кидался, но все равно каждый раз поражался тому, до чего же красиво это было.

Злата встала с кровати, отошла к столу, налила себе воды в кружку, выпила аккуратными глотками. Потом подошла к стулу, на который до этого сложила вещи, и принялась одеваться. Он снова засмотрелся.

Вся эта красота принадлежала ему. Наверное, он должен был радоваться и гордиться собой, но никак не выходило. Быть может, потому что обладание это было мнимым. Даже лежа в постели рядом с ним, она все равно оставалась так же далека и недоступна, как в их первую встречу у кабинета ее матери. И то, что ему было позволено прикасаться к ней, целовать ее, быть в ней, лишь усиливало это ощущение. Злата оказалась умной и острой на язык. Любила пошутить. Но если уж и снисходила до разговора, то темы выбирала отвлеченные. Она ничего не рассказывала о себе, а если и интересовалась чем-то из его жизни, то явно делала это из какого-то едва ли не научного любопытства, а не потому, что хотела ближе узнать его. Якову вообще порой начинало казаться, что она видит в нем не живого человека, а что-то вроде одной из его игрушек. Его братья и сестры тоже восторгались деревянными животными с лапами и головами на шарнирах, которых он им мастерил, но они же не спрашивали у этих зайчиков и лисичек, как именно те хотят, чтобы с ними играли. Потому что игрушкам такие вопросы не задают. Но если бы Злата вдруг спросила, он не замешкался бы с ответом. За этот месяц он потратил на размышления о том, как именно ему хочется проводить с ней время, куда больше сил и времени, чем на свои занятия. Он все еще был влюблен в нее, и пусть первичная острота этого ощущения уже померкла, ему все равно хотелось быть с ней. Узнать ее. Только не так. Не в постели. Если и прикасаться, то за руку взять или обнять. Если целовать, то вдумчиво, неспешно, всецело отдаваясь этому занятию, а никак не между делом, как это происходило теперь. Впрочем, кажется, Злата вообще не любила целоваться… А еще хотелось выпить наконец уже вместе этот дурацкий чай. Разделить трапезу. Разговаривать хотелось. Злата явно была начитана и много видела, она бы могла столько ему рассказать. И показать. Почему бы не пойти прогуляться? Неужели в этом мире пары не ходят на свидания?

Яков попытался заикнуться об этом пару раз, но Злата лишь посмеялась, заставила его замолчать и потащила в постель. Он побоялся обидеть ее резким отказом. Не дай боги решит, что разонравилась ему или наскучила… А Злата вела себя так, будто все происходящее — в порядке вещей. Яков же чувствовал, что недолго еще сможет выносить это. Это пугало. Потому что было абсолютно непонятно, как правильно все закончить. И есть ли у него вообще право так поступить?

Яков пришел в этот мир, вооруженный сводом четких, понятных правил. И до этого он ни разу в жизни не усомнился в истинности наставлений своего отца. Но здесь как минимум половина этих правил отчего-то не работала, и всем было до этого все равно. И он начал думать, что, возможно, вторая их половина для этого мира тоже ошибочна. Но по каким тогда законам живут здесь люди? Как действовать, чтобы нигде не ошибиться? Он жаждал готовых решений, которые можно было бы использовать, чтобы все сделать верно, а их не было. И это было страшно, потому что, видимо, теперь ему предстояло самому решить, как выбраться из ситуации, в которую он попал. Выбраться так, чтобы не пострадала Злата. Согласен ли этот мир с ним или нет, но он все равно считал, что после всего несет за нее ответственность. И не собирался начинать думать по-другому. Есть вещи, отношение к которым делает нас теми, кто мы есть. И если он позволит себе наплевать на Злату… Нет, после такого только в петлю, даже если по меркам этого мира это и глупость.

И раз уж он решил, что это правило все равно останется для него неизменным, то пока она с ним, он будет о ней заботиться.