Сатанбургер - Карлтон Меллик III

Все самцы бросают партнерш после соития, и все матери бросают детей после родов. Пока дети маленькие, их воспитывает школа, на протяжении двадцати лет. Тараканьи люди обладают тем же уровнем интеллекта, что обычные люди, но не используют его в интеллектуальной сфере. Они предпочитают докучать более крупным существам, есть говно и трахаться, чтобы еще больше тварей расселялось по стенам.

У них долгие, но пустые жизни. Весь смысл их существования заключается в ведении образа жизни насекомого. Но в измерении людей-тараканов млекопитающие имеют размеры насекомых, а насекомые – размеры млекопитающих, так что у них, видимо, нет стимула самосовершенствоваться.

– Надвигается гроза, – говорит мне мужичок-насекомое. – Плохая гроза.

Я киваю ему, и маленький человечек улыбается.

Он забирается ко мне на кровать, затем по волосам моей голубой женщины ей на плечо, потом через шею на грудь. Тут он усаживается, опираясь спиной на мягкую округлость безбрежной груди, ее механическое сердце пульсирует прямо под ним, массажируя спину и ягодицы. Он урчит:

– Как уютно.

Я не знаю, стоит ли мне говорить с этим человечком, вкатившимся в мой мир на колесах. Он говорит:

– Прошу прощения за стену, но мы искали выход.

– Вы живете в стене?

Он не отвечает. Говорит:

– Будет много молний, много ветра и огня, много людей сойдет с ума, много людей умрет.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Деточка Земля хочет поиграться.

* * *

Голубая женщина просыпается оттого, что маленький человечек сидит у нее на груди, не испугавшись его появления. Она спокойна. Она берет его в руки, смотрит, изучает.

– Невинное и любопытное дитя, – говорю я про себя. Вдруг она швыряет человечка об стену. Крик, у него ломается шея, позвоночник, отрываются внутренности, и маленькое тело плюхается на пол, обмякшее и мертвое.

Ее голубое лицо опускается мне на руку. Ее рот широко открыт. Жидкость, которая изливается из него, холодна как лед и дурно пахнет.

* * *

Божье око:

Мистер Смерть перестает плакать. Он смотрит на своих зрителей, на бесчувственные улыбки детей и жены. Водка молчит и тоже не выражает никаких чувств. Нэн и Джин, кажется, обеспокоены, но, возможно, лишь потому, что он – единственная надежда Джина. В комнате тускло. Вокруг всегда тускло, когда сидишь за столом лицом к смерти.

Смерть говорит:

– Я убил его… Своего собственного сына. – Он под нимает глаза на Джина, кривя губы. Его слова превращаются в неясные причитания, черные слезы катятся из глаз. – Его чуть не сбила машина, и я оттолкнул его с дороги… Я пытался спасти ему жизнь… Я не хотел… Но мое прикосновение его убило.

Он снова начинает плакать. Жена проявляет немного сочувствия – вне обыкновения, – но не так много, как должна бы. Она не пролила ни слезинки.

Джин говорит:

– Но я был убит, а до сих пор не умер. Как мог умереть твой сын?

Смерть отвечает:

– Ты не умер, потому что я не прикасался к тебе. Бог, мой отец, уволил меня и приказал мне никогда больше не прикасаться ни к чьему телу. Именно мое прикосновение убивает тело и посылает душу к месту назначения. Без моего прикосновения умершие становятся зомби, как ты. Когда мое прикосновение убило моего сына, его душа покинула тело и попала в Волм, чтобы стать энергией. Он ушел от нас. В забвение.

– Кстати, – Джин прерывает его, как будто Смерть говорил о погоде, и показывает на беднягу Завтрак, которая покачивается синхронно с дредами на его голове. – Твой брат-близнец прикоснулся к моей руке. Ты можешь тоже прикоснуться к ней, чтобы забрать жизнь обратно?

– Я не могу вам помочь, – хнычет Смерть. Потом он встает и показывает свои руки. Их нет. Они не отрезаны, их просто нет. Ни следов крови, ни ран. Это просто культи, как будто он таким родился.

Смерть говорит:

– Я больше никогда ни к кому не прикоснусь.

Одна из его дочек хихикает.

* * *

В момент, когда Джин протягивает руку с тарелкой, запястье, соединяющее его с Завтраком, догнивает и кость ломается под тяжестью Завтрака. Она падает в тарелку с праздничным обедом Джина и начинает танцевать от счастья.

Сначала обе девочки смеются, за ними мадам Смерть, все друзья Джина и даже несчастный мистер Смерть начинают подхихикивать – все из-за танцующей руки-демона.

Джин не отвечает. Его глаза застыли, как будто он в трансе.

Потом Джин медленно мигает и встряхивает головой, таращась на развеселых окружающих. Поморгав еще немного, он тоже начинает хихикать. Но вместо смеха из его рта вырывается долгий красный крик.

* * *

Я смотрю, как голубая девушка с благоговением смотрит телевизор, а позади меня туда же пялятся толпы из Волма. Наверное, никогда раньше не видели телешоу. Их невероятно увлекают новостные выпуски шестилетней давности. Я удивлен, что передачи до сих показывают, что их до сих пор не закрыли, да и весь чертов рынок развлечений. Конечно же, это скоро случится, это меня особо не волнует. Я уже несколько дней не смотрел шоу «Звездные войны», и мне все равно. Я по сто раз смотрел все серии, но раньше это меня не останавливало.

Голубая девушка сидит на полу, вместо ящика из-под молока ей уютно сидеть на холодном бетоне, а может быть, она просто не хочет, чтобы ящик оставил на ее теле рифленые следы. Я так и не придумал ей имя. И не думаю, что когда-нибудь придумаю. У голубых женщин не может быть имен. Для этого им не хватает индивидуальности.

Ричард Штайн говорил, что у расы совершенных людей имена не приняты. Если они все выглядят примерно одинаково, если носят одинаковую одежду, придерживаются одного стиля, говорят одинаково, то, наверное, и думают одинаково. Если индивидуальность исчезнет, то имена тоже перестанут существовать, а может быть, им на смену придут цифровые обозначения – может, мне стоит называть мою голубую женщину «№9»? Но Ричард Штайн говорил не о голубых женщинах. Он говорил о нацистах. Если бы нацисты победили во Второй мировой войне, заполонили бы мир своими прогитлеровскими идеалами, они бы всех людей сделали одинаковыми. Они бы убили своего врага – индивидуальность, – и тогда мир превратился бы в кошмар, наверное, даже страшнее того, в котором живу я. Потому что без индивидуальности каждый был бы скучным, как белый лист бумаги.

Другими словами: НАЦИСТЫ = БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ.

Но антинацисты обладали слишком наполненной душой, чтобы позволить нацистской утопии воплотиться. В то время души были очень сильными, и индивидуальность победила.

* * *