Нам не прожить зимы - Александр Кабаков

– конец вычеркнутого) издалека.

Чего его убивать, он сам помер, сказал третий голос откуда-то сверху, они часто так, напьется, полдороги не доедет, вылезет дурной и мордой об рельс.

Через час будет обратный, на Москву, сказал лейтенант. Хорошо хоть – документы не взяли.

Спасибо, сказал Ильин, спасибо, что не стали всей этой ерунды заводить.

Если у вас претензий нет, нам это тоже не надо, сказал лейтенант и слегка поплыл в сторону, но Ильин сделал усилие, и дежурка встала на место. Он осторожно прикоснулся к повязке – проверить, не просочилась ли кровь.

Не трогайте, посоветовал лейтенант, доедете до Москвы, а уж там в травму сходите.

Спасибо, еще раз поблагодарил Ильин, я вам сразу же за билет вышлю.

Да какой там билет, мы вас так посадим, махнул рукой лейтенант, а без нас в таком виде ни с каким билетом вообще не посадят.

Спасибо, повторял Ильин, большое вам спасибо.

Не за что, сказал лейтенант. Надо же, за сотню баксов человека чуть не убили, отморозки.

Там три было, сказал Ильин, и еще тысяч пять рублями.

Три, говорите, удивился лейтенант и от удивления, видимо, даже подтолкнул Ильина, помог ему быстрее влезть в вагон, три, вот отморозки же беспредельные, ладно, проверим.

Спасибо, лейтенант, до свидания, сказал Ильин, с трудом повернув к провожавшему перевязанную голову.

До свидания, Игорь Петрович, отвечал офицер, больше уж в дороге не пейте, а то снова ударитесь где-нибудь. Ну, и с Новым годом, конечно.

Даже сквозь стекло было видно, что мороз установился лютый. Тонкий лед на откосе сверкал искрами, и пар поднимался вдалеке над низкой и широкой трубой.

А над паром, в еще совсем темном зимнем утреннем небе бледно светились, катясь друг за другом, высокие огненные круги, катясь и все не настигая плывущий впереди не то челн, не то ковш… Нет, пожалуй, это похоже на глупую птицу, подумал Ильин, глупую птицу, вот что. Вроде утки. И больше ничего. Зря я затеял все это, поздно – догнать не догонишь, только людей насмешишь.

Таким образом, Игорь Петрович Ильин завершил все, что должен был завершить, но все же не догнал то, за чем так утомительно, иногда из последних сил, гнался, что иногда уже почти настигал, но рука повисала в пустом пространстве, судорожно сжимались пальцы, ловя воздух, а объект преследования снова раздражающе мелькал перед глазами и постепенно удалялся, и снова Ильин… Нет, не догнал.

Что ж, ладно. Он еще раз глянул в окно, на этот большой вечный календарь, который все висел в небе, пока поезд медленно втягивался под навес. На чудовище Несси она похожа, вот на что, подумал Ильин, на придуманное чудовище. И три нуля – просто дымные кольца, выпущенные ловким курильщиком.

Без багажа и с разбитой рожей – так и надо возвращаться в назначенное тебе время, думал он, выходя в город.

На площади почти ничего не изменилось.

На ней я и оставлю моего потерпевшего.

Никуда он не денется.

В Челябинске автобус прыгал по ледяным наростам, вдруг освещался изнутри фарами встречных, дуло в поясницу. В вестибюле гостиницы стояли какие-то ребята в коротких куртках и огромных меховых шапках, угрюмо смотрели, как рабочие втаскивают аппаратуру. Сергей сначала принял их за поклонников, но оказалось, что местные фарцовщики, один подошел и предложил продать «всю фирму, что на тебе, за полторы штуки, здесь больше никто не даст». Сергей молча обогнул его, в лифте закрыл глаза, закружилась голова, стало познабливать – не хватало еще в этой дыре простудиться, под самый конец довольно противного и даже не слишком выгодного чёса по Уралу.

Номер в облицованной гранитом, сталинской добротности гостинице оказался на удивление приличным. В окне маячил памятник с издевательски вытянутой вперед и вверх рукой, было сумрачно, а в комнате – тепло, хорошая, чуть ли не финская гостиничная мебель, все электрическое включалось, вода всякая текла исправно… Он принял горячейший душ, протерся английским одеколоном – Ирка откуда-то притащила перед самым отъездом, знает его слабости, – натянул любимый спортивный трикотаж, сунул босые ноги в чистые кроссовки, используемые в поездках как комнатные туфли, волосы собирать в узел не стал, чтобы лучше просохли, глянул в зеркало. Платиновые пряди ближе к корням темнели, пора бы подкраситься. Но все равно – чистая скандинавская девица, даже щетина не мешает! Неплохо для тридцати четырех, хотя, конечно, нос мог бы быть и поскромнее…

По гостиничным коридорам шлепали командированные с кипятильниками и кефиром, снизу, из ресторана, бубнила бас-гитара и кто-то верещал. Сергей с омерзением узнал свой же позапрошлогодний шлягер. На нем, собственно, и выплыл, и сделал всю игру, фирменный его знак, с которого – без пения, только мощная заставка на «Ямахе», – и сегодня начинается концерт. Надо менять заставку, подумал Сергей, эта уже не вяжется с новой программой, сразу придает ей понтярский, неискренний тон. В ресторане загрохотало и стихло, стал слышен смех, крики какие-то.

Группа собралась в самом большом номере, в двухкомнатном люксе, который, как обычно, заняли Геночка и Игорь. Игорь сидел в кресле у телефона, названивал куда-то по своим директорским делам, хозяйственный Геночка уже прекрасно накрыл стол – и салфеточка чистая, и коньячок, и бутербродики нарезал элегантнейшие из какого-то подножного корма, какого-то сырка плавленого, каких-то огурцов маринованных буфетных. «Что, не видишь, стакан сейчас упадет?» – грубо сказал Игорь, прикрыв трубку. «Вижу, милый, я все вижу, у меня не упадет», – кротко ответил Геночка, и Сергея опять, как всегда, передернуло от этой грубости и кротости, к этому семейному быту он привыкнуть не мог никак, хотя работали вместе уже больше года. Наверное, стоило бы избавиться от этих известных всем филармониям «голубых гитар», но Игорь – гениальный директор, он увеличил цену Сергея втрое, а лучшую соло-гитару, чем Геночка, вообще найти нельзя. Уж если сам Леша Макаров, при его-то возможностях выбора, возил эту пару в своем «Поп-Олимпе» пять лет и даже отмазывал их от каких-то очередных неприятностей…

Остальные ребята молча покуривали в ожидании кира и ужина, приткнувшись кто на подоконнике, кто на кровати, кто на диванной подушке, сброшенной на пол. Угрюмовато глядели – устали все за эту поездку дико, в межобластных «яках» сдавливало колени, на полу в аэропортах чавкала грязь, в артистических сновали гигантские тараканы, а залы были полупустые, сонные, два ряда местных фанатиков с понтом рвались к сцене, менты их равнодушно отталкивали и время от времени, в перерывах между песнями, в матюгальник объявляли, что «администрация предупреждает, танцевать в зале нельзя, нарушители будут удаляться». После концертов смотрели из автобуса, в пятиэтажках горели все окна, народ лип к телевизорам в надежде, что скажут точную дату появления колбасы без талонов, но говорили всякую муть про никому не нужную свободу, а народ все равно ждал, и отвлечь его от этого ожидания никакой рок не мог – даже основанный на национальном мелосе. В Свердловске дико поругались Валерка и Женя, Сергей едва не остался сразу и без барабанщика, и без второго клавишника. Поругались без причины, от тоски, но страшно, едва не подрались: Валерка стоял на своем, он был уверен, что три комплекта новеньких палок у него увела какая-то девка, которую Женя привел в номер. Это была явная чушь, девка скорей увела бы кожаную куртку или плеер, валявшийся на столе, а палки Валерка просто забыл где-то за сценой, но он стоял на своем. Мирили их долго, кончилось большой пьянкой в аэропортовском ресторане, официантка едва не вызвала милицию за «внос и распитие».