Дзэн и искусство ухода за мотоциклом - Роберт Пирсиг

Немного погодя становится так жарко, что снимаю свитер и расстегиваю рубашку. А чтобы не щуриться, достаю и надеваю темные очки. Так лучше, но теневой стороны не видно совсем – лица едва различимы, и я становлюсь как-то визуально отстранен от всего, кроме солнца и залитых солнцем склонов ущелья. Прикидываю, не распаковаться ли нам, но вслух сказать не решаюсь. Они знают, что мы остаемся у них, – у них все интуитивно идет, как идется. Сначала расслабимся, потом распакуемся. Куда спешить? От пива и солнца моя голова превращается в зефир. Очень мило.

Не знаю, сколько времени спустя Джон высказывается насчет «вон той кинозвезды», и я понимаю, что он про меня и мои очки. Смотрю поверх очков в тень и различаю, что ДеВиз, Джон и учитель рисования мне улыбаются. Надо поучаствовать в разговоре, наверное, что-то насчет проблем в пути.

– Они спрашивают, как бывает, если механика подведет, – говорит Джон.

Пересказываю им историю про то, как Крис и я попали в грозу, а двигатель заглох, – история хорошая, но какая-то бессмысленная, соображаю я, не отвечает на вопрос. Последняя фраза про то, что бензин кончился, вызывает, как и полагается, общий стон.

– А я ведь даже сказал, чтоб он посмотрел, – вставляет Крис.

И ДеВиз, и Дженни отмечают, как Крис вырос. Он смущается и слегка краснеет. Его расспрашивают про маму и брата, и мы оба отвечаем как можем.

Жара наконец становится невыносима, и я передвигаю стул в тень. От резкого озноба весь зефир улетучивается, и через пару минут уже надо застегиваться. Дженни это замечает:

– Как только солнце скроется вон за тем хребтом, похолодает по-настоящему.

Щель между солнцем и хребтом узка. Я прикидываю: хотя сейчас лишь середина дня, осталось меньше получаса прямого света. Джон спрашивает про горы зимой, и они с ДеВизом и учителем обсуждают лыжные горные походы. Можно сидеть так целую вечность.

Сильвия, Дженни и жена учителя рисования говорят о доме, и вскоре Дженни приглашает их внутрь.

Невольно задумываюсь о том, что Крис растет не по дням, а по часам, – и вдруг я как в гробнице. Я лишь косвенно слышал о том, как Крис жил здесь, а им всем кажется, что он только-только уехал. Мы обитаем в разных временны́х структурах.

Разговор перескакивает на то, что сейчас актуально в живописи, музыке и театре, и удивительно слышать, насколько хорошо Джон разбирается в вопросе. Мне по сути не очень интересно, что там нового, и он, возможно, знает это, потому-то со мной никогда об этом не разговаривает. Уход за мотоциклом, только наоборот. Интересно, у меня взгляд сейчас такой же стеклянный, какой бывает у него, когда я говорю о поршнях и клапанах?

Общего же у них с ДеВизом по-настоящему только одно – Крис и я. И вот здесь, начиная с подколки про кинозвезду, воцаряется забавная неловкость. Добродушный Джонов сарказм насчет старого собутыльника и мотоциклетного партнера слегка остужает ДеВиза, и тот говорит обо мне как-то уважительно. Такой тон, похоже, лишь разжигает Джонов сарказм, оба это чувствуют и отруливают от меня к какой-нибудь общей теме, а потом возвращаются, но неловкость не проходит, и они снова отруливают на другую приятную тему.

– В общем, – говорит Джон, – этот тип сказал, когда мы подъезжали, что нас тут ждет разочарование, и мы от такого «разочарования» до сих пор не оправились.

Я смеюсь. Не хотел его так настраивать. ДеВиз тоже улыбается. Но потом Джон поворачивается ко мне и говорит:

– Слушай, а ведь ты, должно быть, совсем свихнулся – то есть надо быть вообще чокнутым, чтоб отсюда уехать. И наплевать, какой здесь колледж.

Замечаю, что ДеВиз смотрит на него потрясенно. Потом сердито. Бросает взгляд на меня, и я отмахиваюсь. Возникает какой-то тупик, но я не знаю, как из него выбраться.

– Тут красиво, – вяло отвечаю я.

ДеВиз уходит в глухую защиту:

– Пожил бы тут немного – увидел бы и обратную сторону.

Учитель кивает.

В тупике рождается молчание. Примирение невозможно. Реплика Джона не была недоброй. Он добрее многих. Мы с ним знаем кое-что, а ДеВиз не знает: от человека, о котором они оба говорят, сейчас осталось немного. Типичный представитель среднего класса, средних лет, живет себе дальше. В основном беспокоится за Криса, а так – ничего особенного.

Но того, что знаем мы с ДеВизом, не знают Сазерленды: кто-то был на месте этого человека – кто-то жил здесь когда-то, творчески горел идеями, о которых раньше не слыхали. А потом случилось необъяснимое и неправильное, и ДеВиз не знает, как или почему; я тоже не знаю. Причина тупика, нехорошее чувство – оттого, что ДеВиз считает, будто этот человек сейчас здесь. И я никак не могу сказать ему, что это не так.

На миг высоко на кромке хребта солнце дробится стволами, и нас осеняет ореол света. Расширяется, озаряя все внезапной вспышкой, вдруг захватывает и меня.

– Он видел слишком много, – говорю я, по-прежнему думая о тупике, но ДеВиз вроде как озадачен, а Джон вообще пропускает мимо ушей, и я осознаю бессвязность слишком поздно. Вдалеке жалобно кричит одинокая птица.

Солнце неожиданно исчезает за горой, и все ущелье погружается в тусклую тень.

Как же это непрошенно было. Не делают таких заявлений. Выходишь из больницы с пониманием, что так – нельзя.

Из дома появляются Дженни с Сильвией и предлагают нам распаковаться. Соглашаемся, Дженни ведет нас в комнаты. На кровать мне положили тяжелое лоскутное одеяло, чтобы не замерз ночью. Прекрасная комната.

За три ходки к мотоциклу и обратно переношу все. Потом иду в комнату Криса посмотреть, не нужно ли чего разложить ему, но он бодр, взросл, и помощь ему не нужна.

Смотрю на него:

– Как тебе здесь?

– Здорово, но совсем не похоже на то, что ты вчера вечером рассказывал.

– Когда?

– Перед тем, как спать. В мотеле.

Не понимаю, о чем он. Крис прибавляет:

– Ты сказал, что здесь одиноко.

– Чего ради мне такое говорить?

– Я-то откуда знаю?

Мой вопрос раздражает его, и я оставляю тему. Должно быть, ему приснилось.

Когда спускаемся в гостиную, чую аромат рыбы, что жарится на кухне. В углу ДеВиз присел у камина – подносит спичку к газете под растопкой. Мы наблюдаем.

– Топим камин все лето, – объясняет он.

Я отвечаю:

– Странно, что здесь так холодно.

Крис говорит, что и он замерз. Я отсылаю его за свитером и прошу захватить мой тоже.

– Это вечерний ветер, – говорит ДеВиз. – Дует по ущелью с высоты – вот там действительно холодно.

Пламя вдруг вспыхивает, гаснет, вспыхивает опять – тяга неровная. Должно быть, ветрено; я выглядываю в огромные окна, во всю стену гостиной. В сумерках на той стороне ущелья вижу резкие кивки деревьев.