Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию - Алистер МакГрат

Но пора упомянуть другие отношения, сложившиеся примерно в то же время и тоже имевшие огромное значение для Льюиса: укрепившуюся дружбу с Джоном Рональдом Толкином (1892–1973).

В обязанности Льюиса входило не только преподавание в Магдален-колледже. Он состоял членом Оксфордской школы английского языка и литературы и читал общеуниверситетские лекции по некоторым аспектам английской литературы, например, «Некоторые предвестия романтического движения в XVIII веке». Он также посещал собрания школы, где в основном обсуждались педагогические и административные вопросы. Собрания проходили в 16.00 после дневного чая в Мертон-колледже, где обитали в ту пору двое Мертоновских профессоров английского языка. Эти собрания обычно именовались «Английским чаем»[289].

За «английским чаем» 11 мая 1926 года Льюис впервые встретил Толкина — «бледного, прилизанного, разговорчивого человечка»[290], который годом ранее присоединился к кафедре английского языка и литературы в качестве профессора англо-саксонского языка (кафедра Роулисона и Босворта). Почти сразу новые знакомцы вступили в спор о том, как должна выглядеть оксфордская программа по английской литературе. Толкин требовал полной сосредоточенности на древних и средневековых текстах, что предполагало изучение соответственно древнеанглийского и средневекового английского, Льюис же считал, что главным образом следует заниматься английской литературой после Чосера (ок. 1343–1400).

Толкин готов был отстаивать свою точку зрения и не жалел усилий, продвигая изучение забытых языков. В том числе он основал учебную группу под названием Kolbítar, задачей которой было пробуждение интереса к древненорвежскому языку и написанной на этом и близких языках литературе. Льюис вошел в эту группу[291]. Экзотический термин «Колбитар» позаимствовали из исландского, буквально Kolbítar означает «кусающие уголь», это насмешливое прозвище тех северян, кто отказывался участвовать в охотничьих или воинских походах, предпочитая сидеть дома, у надежного тепла своего очага. По свидетельству Льюиса, это слово (он настаивал, что оно произносится «коул-биит-аар»[292]) обозначает «старых товарищей, которые так тесно обсели очаг, что кажется, будто они кусают угли». Этот «маленький исландский клуб» послужил мощным стимулом для воображения Льюиса, вернув ему «неистовую мечту о северных небесах и музыке Валькирий»[293].

Дружба с Толкином — одно из важнейших явлений в личной и профессиональной жизни Льюиса. У них было много общего и в сфере литературных интересов, и в недавнем прошлом, в том числе опыт участия в Великой войне. Тем не менее вплоть до 1929 года Толкин редко упоминается в дневнике Льюиса. Затем появляются свидетельства укрепляющейся дружбы. «На той неделе я просидел в понедельник до 2.30, болтая с профессором англо-саксонского Толкином, — писал он Артуру Гривзу, — который проводил меня домой из колледжа, чтобы пообщаться, а в итоге просидел три часа, рассуждая о богах, великанах и Асгарде»[294].

Что-то, сказанное Льюисом в тот вечер, побудило Толкина довериться младшему коллеге. Он попросил Льюиса прочесть длинную эпическую поэму, которую он сочинял с тех пор, как обосновался в Оксфорде, — «Песнь о Лейтиан»[295]. Толкин был признанным оксфордским ученым, уже известным филологом, но втайне он питал глубокую страсть к мифологии. Он отдернул завесу и допустил Льюиса в святилище своей внутренней жизни. Для старшего из друзей это был рискованный — и с личной, и с профессиональной точки зрения — поступок.

Льюис мог этого не знать, но дело в том, что к той поре Толкину понадобился «дружественный разум», человек, готовый поощрять его и критиковать, одобрять и требовать исправлений, а главное — добиться, чтобы Толкин завершил этот труд. В прошлом у него были такие «друзья-критики», школьные товарищи — Джеффри Смит (1894–1916) и Кристофер Люк Вайсман (1893–1987)[296]. Но Смит вступил в полк Ланкаширских стрелков и умер от ран после битвы на Сомме, а Вайсман отдалился от Толкина после того, как в 1926 году возглавил Квинз-колледж в Тонтоне, на юго-западе Англии. Толкин был зануда-перфекционист и сам о себе это знал. Его поздний рассказ «Лист кисти Ниггля», герой которого, художник, никак не может дорисовать дерево из-за мучительной потребности все время что-то улучшать или добавлять, вполне можно рассматривать как самокритику или самопародию, высмеивающую писательские трудности Толкина. Ему был нужен человек, который помог бы преодолевать этот парализующий перфекционизм. И такого человека Толкин обрел в Льюисе.

Можно себе представить, с каким облечением вздохнул Толкин, когда Льюис с энтузиазмом откликнулся на его поэму. «Могу совершенно искренне сказать, — писал он Толкину, — что давным-давно не проводил вечер в таком блаженстве»[297]. Подробный рассказ об этом придется отложить, поскольку сейчас нам нужно заняться другими сюжетами, но не будет преувеличением сказать, что Льюису предстояло сделаться главной повивальной бабкой одного из величайших литературных творений ХХ века — «Властелина колец».

Но и Толкин послужит повивальной бабкой для Льюиса. Можно предположить, что именно Толкин убрал последнее препятствие, отделявшее Льюиса от возвращения к христианской вере — однако этот сложный и важный сюжет требует отдельной главы.