Высшая мера - Виктор Пронин

Что-то происходило с Апыхтиным, что-то происходило, а он и не пытался понять, что с ним, куда катится так быстро и неудержимо. Иногда его лицо принимало напряженное выражение человека, которому что-то поручено, а он никак не может вспомнить - что же именно, когда и для кого он должен это сделать?

- С югов? - спросил толстый, верткий мужичок, устроившийся рядом с ним в автобусе.

- А что, похоже? - откликнулся Апыхтин, не сознавая даже, что отвечает совсем не так, как прежде. Раньше он бы мог усмехнуться снисходительно, мог бы промолчать или сказать нечто такое, что сразу поставило бы мужика на место. А сейчас… Он вполне доброжелательно повернулся к нему и произнес слова не только не обидные, а даже поощряющие соседа к разговору.

- Такой загар только в рекламе можно увидеть. Италия?

- Нет… Испания, - ответил Апыхтин, не задумавшись ни на единую секунду. Спроси у него сейчас кто-нибудь - почему соврал? Зачем? Он бы удивился - разве соврал?

Да, и это с ним произошло - он постоянно, сам того не замечая, заметал следы. Называл разные города, откуда он якобы приехал, если кто просил телефон, охотно давал, не забывая каждый раз менять две-три цифры. Знакомясь, никому не открывал свою фамилию, профессию, род занятий. То журналистом из Ростова назывался, то челноком из Москвы, то преподавателем из Саратова…

Собери сейчас кто-нибудь всех, с кем он встретился за время путешествия, они не смогли бы установить, кто он и откуда. Правда, было заметно, что в деньгах он затруднений не испытывал, но и не тратился особо. В развеселые компании Апыхтин не лез, но и не отказывался, когда приглашали. Посидев часок, выставив бутылку-вторую вина, незаметно исчезал все с тем же выражением лица, какое бывает у человека, пытающегося вспомнить нечто важное.

- Оно и видно, - услышал Апыхтин голос соседа. Автобус уже несся по прямой неширокой трассе к Ленинградскому шоссе, к Москве. - Но ведь жарища, а?

- Маленько есть.

- А я в Болгарии был, - сообщил мужичок.

- Ну и как там? - без интереса спросил Апыхтин. - Вино, брынза, женщины?

- Всего понемногу, - солидно кивнул мужичок. Апыхтин понял, что не видел тот в Болгарии ни вина, ни брынзы, ни женщин. - Коньяк дерьмовый, брынза соленая, женщины… Не поверишь, одни немки. Одни фрау.

- Красивые?

- Что?! - вскинулся мужичок и так резко повернулся к Апыхтину, будто тот произнес нечто совершенно невероятное. - Фрау красивые, да? Фрау? Не знаю, может, они и красивые, - как-то сразу успокоился сосед, - может, и красивые… Но что я знаю совершенно точно - жадные, как… Как не знаю кто! - Сосед пошевелил ногами под сиденьем, убеждаясь, что его сумка пока еще на месте, пока еще никто ее не стащил.

- А мне говорили, что французы по этому делу на первом месте чуть ли не во всем мире.

- По жадности? - опять вскинулся сосед. - Не знаю… Французов на нашем пляже не было. У них своего моря хватает.

Апыхтин решил поселиться в гостинице «Россия». Она и в центре, и достаточно бестолковая, и в меру дешевая, да и затеряться среди тысяч ее постояльцев было нетрудно. Последнее обстоятельство почему-то оказалось для него наиболее важным. Почему именно - он не знал. Просто подумал - легко затеряться. И сразу пришло спокойствие - поступает правильно.

Из автобуса Апыхтин вышел на аэровокзале, спустился в метро, проехал до станции «Театральная», поднялся, медленно пересек залитую солнцем Красную площадь и оказался перед гостиницей «Россия».

В номере, едва выпустив из рук сумки, отдернул штору и надолго замер перед окном, за которым посверкивал Кремль. Вдоль разогретых на солнце башен струился знойный воздух, купола были подернуты серой дымкой, маленькие фигурки людей внизу казались придавленными летней жарой.

- Ничего видик, - пробормотал Апыхтин и отправился в ванную бриться.

Все необходимое: бритву, помазок, мыльный крем, одеколон - он купил еще там, на Кипре, купил, даже не задумываясь, насколько чужды ему, бородатому, были эти красивые предметы. Ему вдруг понравился помазок с полупрозрачной, под янтарь, ручкой, с густой длинной щетиной. И блеск двойного лезвия понравился, причем возникло ощущение, будто у него всегда были такие лезвия и он лишь ненадолго расстался с ними.

И занятие, которое его ожидало, вызывало приятную тревогу - он будет бриться.

Правда, его ждало разочарование - ту короткую бороденку, которую он все-таки оставил, роскошное лезвие не брало, видимо, оно было предназначено для ежедневного бритья, когда щетина не длиннее одного-двух миллиметров.

Но Апыхтин нисколько не огорчился. Натянув белую майку, купленную в Пафосе, он спустился на первый этаж и вошел в парикмахерскую. Она оказалась пустой. Старый лысый мастер оторвался от газеты и, чуть шевельнув темной морщинистой рукой, указал на кресло.

- Слушаю вас, молодой человек, - произнес он.

- А что, еще схожу за молодого? - удивился Апыхтин, опять проявив новую свою привычку - легко включаться в разговор с незнакомым человеком, более того, с человеком, который ниже его по положению.

- Вы будете сходить за молодого еще лет пятьдесят. - Парикмахер произнес это без улыбки, даже с некоторой угрюмостью, словно вынужден был признать очевидное.

- Спасибо.

- Пожалуйста. Так что все-таки скажете, молодой человек? - повторил парикмахер.

- Бриться будем, отец.

- Бриться - это прекрасно. - Парикмахер нисколько не удивился, не огорчился свалившейся на него работе, хотя, конечно же, не каждый день приходят к нему сбривать бороды. - Должен сказать, что и с бородой вы были не последним человеком. - Он произнес это, уже намыливая мохнатые щеки Апыхтина.

- Я надеюсь не оказаться последним и без бороды.

- То, что вы приезжий, видно на расстоянии… С Урала?

- С Украины, - соврал Апыхтин и опять не смог бы объяснить, зачем он это сделал. Но чувства сожаления не было, наоборот, упомянув Украину, он почувствовал, что поступил правильно.

- Бывал, бывал, - проворчал старик. - Как там, на Украине?

- Они уже не говорят «на Украине», они говорят «в Украине», - ответил Апыхтин. - Очень озабочены чувством собственного достоинства. Больше ничем не озабочены.

- А мы говорим «на Руси» и не очень страдаем.

- Они сравнивают себя с другими государствами, более сытыми, тупыми и самодовольными. Те государства им нравятся больше.

- А что, есть такие государства? - невинно спросил старик.

Инструмент у старика оказался неплохим, да и сам он, похоже, был настоящим мастером - через двадцать минут Апыхтин увидел в зеркале почти незнакомого ему человека. Сфотографируй его кто-нибудь незаметно, покажи ему этот снимок - ни за что бы себя не узнал. Правда, щеки его были неестественно бледны по сравнению с загорелым лбом и почти черной шеей, но это не смущало Апыхтина. Он вдруг с удивлением увидел шрам, проходящий почти через всю его щеку, он совсем забыл об этом шраме и, увидев его, опять испытал спокойное чувство удовлетворения - это неожиданная и серьезная поддержка. Бороду он носил десять-двенадцать лет, а круг знакомых, друзей, соратников сложился в последние лет восемь, поэтому о шраме никто не знал, разве что совсем давние друзья, с которыми он расстался после институтских лет.