Мудрость Хеопса - Нагиб Махфуз

Мересанх удивленно посмотрела на брата.

— Воистину, — сердито продолжил Хафра, — он сохранил здоровое тело и остроту ума. Но его сердце не болит об армии. Неужели ты не видишь, что он охладел к государственной политике, отвлекаясь — умом и сердцем — на философию? Он тратит свое драгоценное время на написание книг! Разве пристало могущественному правителю заниматься подобным?

— Ученость, как и могущество, — добродетель, присущая хорошему правителю, — осторожно ответила Мересанх.

— Отец учил меня совсем другим изречениям, — усмехнувшись, сказал принц. — Он всегда обращался к бессмертным примерам самых известных работ. Его подданные строили пирамиды, сносили горы и ровняли с землей скалы. Он был грозен, как лев, и люди подчинялись ему, неважно, из уважения или из ненависти. Он убивал непокорных. Таким был мой отец, по которому я тоскую и которого ныне уже нет. Теперь я вижу старика, проводящего все ночи в своей усыпальнице в размышлениях и диктовке. Старика, который жалеет жизнь своих солдат, будто они созданы для чего-то иного, кроме сражений.

— О, не говори так об отце, брат мой, — взволнованно сказала Мересанх. — Фараон служил своей родине в те дни, когда был силен, сейчас служит ей вдвойне — своей мудростью. Разве можно осуждать его за то, что он постарел и не летит в колеснице впереди войск?.. Почему ты сам не в военном лагере? Ты, брат, вполне мог бы находиться рядом со своими воинами.

Принц Хафра ничего не ответил сестре.

Следующий раз Мересанх навестила брата через две недели. Престолонаследник бы в приподнятом расположении духа. Суровые черты Хафры смягчились довольной улыбкой, и сердце девушки дрогнуло, а мысли понеслись к далекому возлюбленному.

— Что скрывается за твоей радостью? — спросила она брата.

— Прекрасные новости достигли моих ушей — наша армия одержала несколько побед, — улыбнулся Хафра. — Вскоре вражеская крепость падет.

— Есть ли еще какие-нибудь счастливые вести?

— Гонец сказал, что солдаты под укрытием щитов подошли на расстояние вытянутой руки к стене, на которой кочевники теперь уже не появляются. Многие из них стали жертвами наших лучников.

Это были самые радостные новости, какие принцесса когда-либо слышала от своего брата. Из дворца она направилась в храм Пта просить всемогущего владыку, чтобы армия победила, а с ее возлюбленным ничего не случилось. Мересанх долго оставалась погруженной в молитву, на что способны лишь те, кто любит.

Египетские войска подобрались к крепостной стене так близко, что могли дотронуться до нее своими копьями. Лучники, когда на укреплениях появлялся синаец, наводили на него свое оружие и убивали врага. Правда, на головы египтян летели камни, а тех, кто пытался взобраться наверх по стене, пронзали стены. Обе стороны выжидали, но на рассвете двадцать пятого дня осады Джедеф отдал лучникам приказ перейти к атаке. Они разделились на две группы: одна держала под прицелом стену, а другая двигалась под прикрытием больших щитов, неся с собой деревянные лестницы, луки и стрелы. Египтяне приставили лестницы к стене и полезли наверх. Многим удалось это сделать, но за стеной их встретили тысячи стрел, летевших со всех направлений. Синайцы яростно сопротивлялись. Отовсюду неслись дикие крики, радостные возгласы тех, кто попал в цель, стоны боли и вопли страха. Во время отчаянной схватки отряды египтян атаковали главные ворота, используя таран, изготовленный из стволов пальм.

Джедеф стоял на своей боевой колеснице, наблюдая за сражением — его сердце было готово к битве. Юноша переводил взгляд с солдат, усеявших стену, на тех, кто только собирался туда подняться, а потом на воинов, штурмовавших ворота.

Через какое-то время лучники стали спрыгивать внутрь крепости, за стену. По лестницам полезли солдаты, вооруженные копьями. Синайцы отступали в глубь полуострова.

Напряжение боя достигло предела, и вдруг ворота распахнулись — их открыли египетские солдаты для своих колесниц. Лошади, подгоняемые возничими, бросились в открывшийся проход, подняв шум, сравнимый с горным обвалом. Оставляя за собой клубы пыли и песка, они одна за другой влетали в ворота, поворачивая кто вправо, кто влево.

Пока лучники укреплялись на окрестных холмах, колесницы окончательно смяли синайцев. Копьеносцы двигались в арьергарде, чтобы защитить колесницы от возможного нападения с тыла.

Решающее сражение закончилось через пару часов. Землю усеяли тела убитых и раненых… Солдаты беспорядочно сновали тут и там — искали среди погибших своих товарищей, которые пали на поле боя. Их относили к лагерю возле стены и бережно укладывали там. Собирали и мертвых врагов, чтобы потом пересчитать их. Пленных связывали веревками, отбирая у них оружие и выстраивая у стены в шеренги, ряд за рядом. Потом из небольших сел выгнали женщин с детьми. Женщины рвали на себе волосы и оплакивали своих погибших мужчин. Со всех сторон их окружали стражники. Отряды возвращались туда, где реяли их знамена.

Джедеф проехал на колеснице в сопровождении уцелевших командиров. Он приветствовал солдат, офицеров и поздравил их с победой, отдавая дань памяти тем, кто пожертвовал своей жизнью для спасения родины. Потом Джедеф прошел к тому месту, куда сбрасывали останки солдат поверженного противника. Тела были свалены друг на друга, из-под них рекой текла кровь. Юноша спросил старшего офицера:

— Сколько убитых и раненых?

— У врага три тысячи убитых и пять тысяч раненых, — отрапортовал он.

— А у нас?

— Тысяча убитых и три тысячи раненых.

Джедеф был потрясен.

— Неужели победа над бедуинами далась нам столь дорогой ценой? Это ужасно… — сказал он.

Затем командующий гвардией престолонаследника поехал туда, где собрали пленных. Их держали под охраной, разделив длинными веревками на группы. Руки у них были связаны за спиной, головы опущены. Джедеф распорядился:

— Их надо отправить на шахты Кифта, там сейчас не хватает рабочих рук.

Затем Джедеф направился к загону, из которого не было выхода. Там сгрудились пленники из числа мирного населения. Дети визжали и орали, а женщины продолжали, оплакивать сыновей и мужей, которые были убиты, ранены, захвачены в плен или спасались бегством. Джедеф смотрел на них со своей колесницы не без доли сочувствия. Его взгляд упал на женщин, выделявшихся своими богатыми нарядами.

— Кто это? — спросил он офицера, начальника стражи.

— Наложницы из гарема главаря кочевников, — ответил тот.

Командующий еще раз посмотрел на женщин. Они подняли на него глаза, в которых бушевал огонь. Эти женщины готовы были броситься на врагов, лишивших их всего.

Одна из них действительно кинулась на Джедефа, явно собираясь выцарапать ему глаза. Солдат преградил женщине путь и нацелил на нее острие копья. Другая пленница, немолодая, но сохранившая следы былой красоты, обратилась к Джедефу по-египетски: