Что создано под Луной? - Николай Удальцов

Но никогда не влиял на условия, в которых принимались решения, оставаясь всего лишь свидетелем.

– Не переживай, – проговорил Крайст, кладя свою тонкую, прозрачную, покрытую сеткой голубовато-красноватых вен, руку на плечо Риоля, – Ты действительно только свидетель.

Просто дорог много…

– …Эх, и время нам досталось хорошее, – проговорил молодой человек с комсомольским значком, – И погода сегодня отличная.

А, что, профессор, говорят, что жизнь – это магазин. Только платим мы в нем не деньгами, а своим временем.

– Нет, – ответил Крайст, – Из магазина можно уйти, не купив ничего, но сохранив деньги.

В жизни, время «на потом» не прибережешь.

– Тогда не будем его тратить зря! – молодой человек, – «Мишка», – вспомнил Риоль – говорил громко и радостно, но как-то неуклюже. Как граф Лев Толстой подражал крестьянам.

И как крестьяне подражали графу.

– Конечно, – согласился Крайст, – Давайте прямо сейчас и поедем к вашему декану.

Познакомимся.

– Верно, – согласился тот, кого, как теперь знал Риоль, звали Вовик, – Вот и электричка подкатила.

Хотя, по расписанию должна быть только через пол часа.

Риоль не обратил внимания на эту неточность, но девушка, скачанная с интернета, подошла к Искариоту и, глядя тому прямо в глаза своим смешливым взглядом, спросила

– Твои шутки?

Искариот ухмыльнулся:

– Это, чтобы не раздумали с деканом знакомить…

– С чего бы это им раздумать?

– А с чего им знакомить своего декана с людьми «без санкций»?

– А где же твои «санкции»?

– В другой истории…

Лучи солнца проникали в вагон электрички через большие окна, отражались на сосновой лакировке сидений и играли в пятнашки с тенями мелькавших за стеклами кустарников, сквозь которые двигался состав.

Ветви некоторых кустов находились так близко, что едва не касались мчащихся стен вагона, на мгновения желтя и обновляя белый солнечный свет. И создавая впечатление того, что вагоны и сами кусты мчатся навстречу друг другу.

– Вы знаете, профессор, вам будет очень интересно встретиться с нашим деканом. Ведь он не только историк, но и философ, и экономист.

Вам, профессор будет очень интересно, – говорили молодые люди, а того, что прошептал Искариот, они не услышали:

– Где два мыслителя – там три мнения. Где три – уже ни одного…

– А там!.. – воскликнул один из студентов, но, видимо не зная – каким восторгом закончить фразу, замолчал, так и оставшись с поднятой рукой, а колеса продолжили:

– Там-там-там-там…

…От вокзала до дома декана они добирались вначале на метро до центрального пересадочного узла под площадью Свердлова, а потом на троллейбусе, скрипуче пробиравшемся по асфальту среди негустого потока «Побед», «Москвичей» и маршрутных ЗиЛов.

Декан кафедры истории КПСС жил в том самом доме, во дворе которого Искариот разговаривал с управдомом.

«Много мы походили, а из двадцатого века уйти не удается», – подумал Риоль.

«Чем больше людей, тем легче в них заблудиться», – подумал в ответ Риолю Искариот.

– Между прочим, наш декан депутат Верховного Совета, – с особенной гордостью сказал Вовик, – Он – народный избранник.

– Чем народный избранник отличается от Божьего избранника? – спросил Крайста Риоль. – У Божьего избранника нет выбора…

…Поднявшись на третий этаж, после здорованья и недлинных переговоров с консьержкой, сидевшей за большим письменным столом прямо напротив дверей в парадное – серьезной толстой дамой, внимательно простреливающей взглядом насквозь всех входящих и выходящих – молодые люди остановились у массивной двери, обитой кожей, прикованной к дереву основы медными гвоздями с фигурными шляпками.

Риоль не удивился бы, если б на шляпках оказались гравировки гербов, но это были обычные шляпки с цветочками.

Студенты замялись.

– Знаете, профессор, мы вас познакомим с нашим деканом и пойдем.

– А почему вы не хотите побыть с нами еще? – улыбаясь доброй застенчивой улыбкой, спросил Крайст.

– Ну, знаете – как-то неловко…

– Это наш преподаватель, а мы простые студенты…

– Ну и что же здесь такого? – толи Крайст действительно не понимал деликатности момента, толи испытывал студентов.

– Ну-у…

На помощь молодым людям пришла девушка, скачанная с интернета:

– Крайст, пусть они идут.

И не надо больше ходить в кино…

* * *

Заведующий кафедрой Истории КПСС, профессор Сергей Юдин проживал в квартире номер двадцать четыре, носил такое же имя, как и его отец и дед, то есть являлся Сергеем Сергеевичем.

Был женат, имел двух дочерей, и ничего не знал о прошлом своей семьи.

От умершей в пятьдесят четвертом, почти сразу по возвращении в Москву, матери, он слышал о том, что его отец Сергей Сергеевич Юдин геройски погиб во время войны.

Почему отец с тридцать седьмого не появлялся дома, мать никогда не говорила, как и не объясняла – почему в том же тридцать седьмом им пришлось спешно уехать из столицы.

Вначале они с матерью перебрались на Север, под Котлас, а потом осели в пригородах Вологды – причины всех этих миграций в доме не обсуждались, а за пределами дома – не обсуждались вдвойне.

Не то, чтобы это считалось секретом. Просто от этого отъезда веяло какой-то тайной, и тайна эта несла в себе не сформированную в слова, внешне немотивированную, угрозу.

И унесла в могилу матушка Сергея Сергеевича эту тайну, а потом и сама тайна растворилась в суматохе ежедневности, и не то, чтобы перестала быть тайной, а просто перестала быть.

…Мама будущего профессора Сергея Сергеевича Юдина, жена репрессированного работника Кремлевского аппарата, большевика с двадцатилетним стажем Сергея Сергеевича Юдина была очень умной женщиной.

Настолько умной, что у нее хватило ума через час после ареста мужа, первым же поездом увести сына подальше от Москвы.

Так, что прибывшие на рассвете чекисты, обнаружили уже пустую квартиру. Поискали немного, и бросили.

Ерунда, что органы работали как часы.

Они работали, как умели.

В Котласе Юдиным даже фамилию не пришлось менять.

В свою квартиру они вернулись тогда, когда многие стали возвращаться.

Многие из тех не многих, что выжили.

Вернулись благодаря связям, оставшимся у матери еще до конца отца…

…Не то, чтобы его собственное прошлое не играло в жизни историка Сергея Сергеевича Юдина никакой роли, просто роль прошлого в карьере историка КПСС была такой, что его лучше было бы не трогать.